Позвольте представиться,



Приветствую Вас, Гость
Пятница, 29.03.2024, 01:54


Эпизод шестой: О повадках телевизора

Дюваль Дювала был в порядке. Пока шла реклама, он времени даром не терял: успел разжечь костер и свалить вокруг него оружие и боевую амуницию. Амуниции набралось столько много, что образовалась огромная, поблескивающая бронзовой позолотой куча.

Теперь спецназовец сидел у костра и, протянув в сторону огня ладони, согревал их. Он успел замазать лицо черной краской и опять походил на зебру. Зато ни один шпионский спутник ни за что не различил бы человека посреди джунглей: горит в джунглях костер, вокруг костра сложены боеприпасы, а рядом никого нет. Увидев такую картину, самый опытный вражеский аналитик не знал бы, что и подумать. Вот как важно вовремя замаскироваться!

– Я кричал: «Реклама! Реклама!» – примирительно сообщил Дюваль Дювала, увидев запыхавшегося после рекламного марафона Никитку.

Вместе с Никиткой возвратилась и «Айва». Сейчас она висела высоко над землей, прислонившись верхней частью корпуса к толстой ветке с резными листьями красно-зеленого цвета, и напоминала не птицу, а гигантский недозрелый, ощетинившийся разноцветными колючками плод.

– Ты, я гляжу, – сказал Дюваль Дювала, – в наших телевизионно-кинематографических делах совсем салабон, поэтому поясняю. Специально для тех, кто с серебристыми зубами, – ехидно добавил он, оценивая серебристый Никиткин оскал. – В следующий раз, чтобы не оказаться в рекламе, закрой глаза и зажми уши. Вот так...

Спецназовец показал, как надо закрывать глаза и зажимать уши.

– После того, как второй раз наступит тишина, можешь открывать и разжимать. Значит, реклама закончилась: тогда безопасно.

Никитка кивнул. С этого момента он так и поступал: когда чувствовал приближение рекламы, закрывал глаза и зажимал уши. Через две-три минуты, когда стихало – это означало, что перед возобновлением фильма показывают заставку, – открывал глаза и разжимал уши. Рецепт Дюваль Дювала действовал. Ах, если бы можно было закрыть глаза, зажать уши и.. оказаться дома, с мамой и папой, вот было бы здорово!

Сделав Никитке знак не двигаться, Дюваль Дювала подошел к нему и набросил на плечи мальчика маскировочное покрывало.

– Самое главное, – продолжал спецназовец, – не показывайся родителям. Они ни за что не поверят, что ты в телевизоре. Родители, они такие консервативные: полагают, что их мир существует, а наш, видите ли, выдуманный. Непростительная гражданская наивность. Короче, если попал в телевизор, родители тебе не помощники: увидят в телевизоре, и все, амба... Даже в обморок не успеют упасть: просто решат, что померещилось. Если во что-то сильно веришь, так оно и есть. Пару раз помотают головой и... ничего больше не различат. А ты навсегда исчезнешь.

– Как исчезну? Насовсем? – ужаснулся Никитка, и на глаза его навернулись слезы.

– Насовсем, – безжалостно подтвердил спецназовец. – Знаешь, сколько людей ежегодно пропадает насовсем в Калифорнии?

– Сколько? – прошептал Никитка, холодея.

– Ужас сколько, – в ответ тоже похолодел спецназовец. – И куда, ты думаешь, они деваются? Да если бы в лесу заблудились или даже утонули по неосторожности, рано или поздно нашлись бы. Обязательно вышли бы к жилищу или всплыли на поверхность, так нет же... просто пропадают, и все.

Он наклонился к Никитке, и цепкие голубые глаза на полосатом лице, сейчас чуточку печальные, округлились до предела:

– Так же, как ты… забираются в телевизор, и с крантами. Фильмов по телевизору показывают жуткое количество. Или заблудятся в них, или попадут в телевизионное шоу, как будто не знают, что из телевизионного шоу возврата нет. Некоторые пытаются позвать на помощь родственников. Позовут, а толку? Родственник помотает головой – и все, нет человека: ни в квартире нет, ни по телевизору не показывают. Все оттого, что не верит никто в искусство телевидения, и в искусство кинематографа никто не верит, вообще в искусство.

Спецназовец помолчал. Порылся в одном их ящиков, достал оттуда темно-коричневый брусок и кинул в костер. Костер вспыхнул с новой силой. Никитка понял, что это было искусственное топливо. Раньше он не видел искусственное топливо, но увидев, сразу догадался. Оказывается, подразделение «Дабл-Ю» снабжалось не только ванильным мороженым, но и искусственным топливом. Надо признать, что американская армия обеспечивалась гораздо лучше Никиткиной семьи: мороженое мама покупала не каждый день, а сыр или колбасу папа съедал раньше, чем дети успевали проголодаться.

– Хорошо нам, кинематографическим персонажам, – продолжал менее напряженным тоном Дюваль Дювала. – Нам-то это не грозит. Никто не верит, что можно попасть в телевизор, но все верят, что в телевизоре живут кинематографические персонажи или ведущие новостей. Поэтому мы не можем исчезнуть.

– Никогда? – спросил Никитка.

– Никогда, – подтвердил спецназовец. – Только если пленка испортится, а копию сделать не успеют. Но это навряд ли. Постреляешь, постреляешь из гранатомета и отдыхаешь до следующего показа: барбекю жаришь или на пляже валяешься. Фильмы повторяют не часто, от силы раз в год. Хотя, конечно, по другому каналу могут и на следующей неделе повторить. Но нам, кинематографическим персонажам, все равно проще.

– Что же мне делать, дяденька Дювала?

– Думать. Проход в экране не так просто открылся, а из-за чего-то. Ты сам его открыл... только не знаю, как. Как это вообще случилось?

– Я бросил дневник, а он как влетит в экран, – рассказал Никитка, ощупывая дневник, который он спрятал за пазуху, чтобы не потерялся.

– Значит, из-за дневника. Может, все дневники обладают таким свойством... а может, и не все. Но ведь проход открылся? Открылся. Тогда его можно открыть снова. Если дневник не действует изнутри, возможно, подействует снаружи. Кому это поручить? Родителям нельзя, в момент исчезнешь.

– У меня маленькие братики есть. Егор и Денис. Они во что хочешь поверят, – сказал Никитка.

– Вот, то, что нужно! Дождешься братиков и свяжешься с ними через телевизор. А с родителями – ни-ни, родители ни о чем догадываться не должны. А то повидал я... – спецназовец тяжело вздохнул, заново переживая неприятное воспоминание.

– А почему только мой телевизор летает? – спросил Никитка. – Телевизоров в городе много. Миллионы. Миллионы телевизоров показывают этот сериал, а летает только мой. Где остальные?

– Активизируются только те телевизоры, в которые кто-нибудь залез, – туманно пояснил спецназовец. – Если бы миллион человек залезли в телевизоры, вокруг летал бы миллион телевизоров. Но забрался в телевизор ты один, значит, летает только твой телевизор.

– У нас в квартире еще телевизор есть, «Горизонт». Правда, он не включен. Если «Горизонт» включить, он здесь появится?

– Сложно сказать, – задумался Дюваль Дювала. – Законы кинематографа исследованы недостаточно. Вам в школе преподают законы кинематографа?

– Нет, не преподают.

– Видишь, а еще школьник... – расстроился Дюваль Дювала. – Кинематограф – область темного и неизведанного. Кто его знает, появится на горизонте твой «Горизонт», если его включить, или не появится. Я вот не знаю. Многое чего не знаю – хотя сталкивался, конечно... Тебе необходимо хорошенько изучить повадки своего телевизора. Почему он ко мне подлетел, как только магнитофончик о Родине заговорил?

Никитка вынужден был признаться, что не представляет.

– Да потому, что таковы законы кинематографа... – и Дюваль Дювала принялся рассказывать о законах кинематографа, с которыми ему на протяжении беспокойной военной биографии приходилось сталкиваться.

Кое-что Никитка знал раньше, а кое-что узнал от спецназовца.

Оказалось, что фильмы – они не просто так снимаются, а по законам жанра. Если фильм снят в жанре кунгфу, то в нем только и делают, что дерутся. Кто хочет, смотрит, кто не хочет, переключает на другой канал. Школа Аллигатора против школы Орангутанга. Бац кулаком поддых! Школа Кузнечика против школы Жирафа. Бац каблуком по затылку! Если бы в фильме-кунгфу начали, скажем, целоваться или расследовать преступление, это был бы уже не фильм-кунгфу, а мелодрама или детектив. У мелодрамы или детектива свои законы жанра. В мелодраме, к примеру, главная героиня пристально смотрит в глаза избраннику и произносит: «Ах, дорогой, ответь мне, любишь ли ты меня?» Тот кидается в ее объятия и лепечет: «Да, да, моя любимая! Завтра исполняется ровно тридцать три года, как я начал ходить за тобой по пятам, не в силах понять все те сложные процессы, которые меня обуревают». А представить, что избранник вместо нежного ответного лепета встал от избытка чувств в стойку и саданул возлюбленной пяткой в челюсть! Или произнес что-то вроде: «Все это крайне любопытно, но прежде мне хотелось бы выяснить, где вы были в понедельник двенадцатого апреля сего года в момент злодейского убийства нашего достопочтенного городского судьи, и может ли кто подтвердить ваши лживые показания»... Возлюбленная, несомненно, обиделась бы, а оператор фильма получил втык за смешение жанров. Смешение жанров недопустимо. Поэтому, будьте уверены, если кому-то из персонажей придет в голову поступить не в соответствии с законами жанра, камеры поблизости не окажется. Камера, по воле оператора, будет снимать совершенно другой эпизод в совершенно другом месте.

– Теперь понял? – спросил Дюваль Дювала.

– Не до конца, – честно признался Никитка.

– Да скажи мне, салага, – в изумлении от того, что Никитке не до конца понятно, спецназовец даже всплеснул руками, – каков, по-твоему, жанр сериала, в котором мы находимся?

– Боевик?

– Не просто боевик, а американский боевик из жизни специального штурмового подразделения воздушной пехоты «Дабл-Ю». Если тебе это о чем-то говорит. В боевиках по большей части палят из разных видов оружия, но если боевик из жизни вооруженных сил, в нем обязательно должна быть сцена, в которой офицер присягает на верность американскому демократическому образу жизни. Едва я начал говорить о том, какой я патриот, оператору ничего не оставалось, как перенести камеру сюда. Даже если он в тот момент занимался другим эпизодом.

– Значит, – сообразил Никитка, – по телевизору показывают то, что находится напротив?

– Точно так. Ты видишь тех, кто по ту сторону экрана. Они видят тебя, тоже через экран – экран ведь один и тот же. Например, телевизор с высоты птичьего полета направляет экран в твою сторону, значит, твои родители увидят в телевизоре нас с тобой с высоты птичьего полета. Когда магнитофончик говорил о любви к Америке, не мог же телевизор показывать меня издали. Он должен был показывать мое лицо во весь экран, потому что губами я повторял за магнитофоном слово в слово. А если бы я стрелял из автомата, телевизор отлетел бы подальше, чтобы моя фигура вместе с автоматом поместилась в экран. Ты видел, чтобы персонаж стрелял из автомата, а на экране показывали его глаза?

Никитка повспоминал, но ничего такого не вспомнил.

– Разумеется, не видел, – увлеченно продолжал Дюваль Дювала, – Чтобы добиться крупного плана, нужна скупая мужская слеза. Обязательно скупая. Если станешь реветь, как девчонка, ничего не получится. Одна слезинка, и только. Тут телевизор точно подлетит к самому носу, только хватай. Вот смотри, делаю мужественное лицо и начинаю перебирать оружие...

Он сделал мужественное лицо и приступил к переборке автомата...

– И телевизор, как миленький, подлетает поближе.

«Айва» снялась со своей ветки и подлетела поближе.

– Главное, чтобы тебя изнутри, то есть снаружи, не заметили, – предупредил Дюваль Дювала.

Никитка из-под своего маскировочного покрывала осторожно взглянул на экран. Папа продолжал дрыхнуть, прикрывавшая его лицо газета подрагивала в такт  храпу, часы над софой показывали половину пятого.

Что-то в этом времени – половина пятого – Никитку насторожило. Он сам не понял, что именно. Словно подтверждая его пока еще неосознанные подозрения, храп прекратился. Папа под газетой пошевелился. Левая папина рука, до того бессильно свисавшая с софы, вздрогнула и стала приподниматься. Видимо, это давалось папе с огромным трудом, потому что из-под газеты послышался полусонный рык. Рука поднялась повыше, повернулась тыльной стороной и исчезла под газетой на уровне лица. Видимо, папа хотел почесать в носу... нет, не почесать в  носу – посмотреть на часы. Тишину квартиры сотряс еще один сочный рык, и папин недовольный голос сообщил самому себе:

– А, черт!.. пол-пятого... гаврюндели.

Тут Никитка сообразил, что должно произойти пол-пятого: папа должен забрать с продленки гаврюнделей. Гаврюнделями папа называл Егора с Денисом. Если кто-нибудь из близнецов возражал, что, мол, никакой он не гаврюндель, а обыкновенный ребенок, папа оттопыривал ребенку уши и подводил к зеркалу, после чего притворно изумлялся: «Да как же не гаврюндель? Вылитый гаврюндель!»

Если папа пойдет в школу, значит... значит...

– Дяденька Дювала, папа сейчас оденется и выключит телевизор, – зашептал расстроенный Никитка, – Егор с Денисом на продленке. Мама велит папе забирать их не позднее пяти часов. Папа соберется в школу и выключит телевизор! Он всегда выключает телевизор, когда из квартиры уходит. Придумайте что-нибудь, пожалуйста. Я не хочу исчезать, я домой хочу.  

– Не получится твоего папу остановить? – спросил спецназовец. – Но так, чтобы с ним не разговаривать?

– Навряд ли.

Дюваль Дювала заметно огорчился. Было видно, что в мыслях он уже похоронил Никитку, и теперь искренне недоумевает, чем может быть мальчику полезен.

– Извини, парень, ничего не поделаешь, – тяжело покачал он полосатой головой. – Мне будет тебя не хватать. Вот если из гранатомета по наблюдательной вышке садануть, это пожалуйста: с превеликим удовольствием и даже два раза. Ты только не расстраивайся. Я попрошу знакомого генерала, чтобы он позволил внести твое имя в списки специального штурмового подразделения воздушной пехоты «Дабл-Ю». Навечно. Это большая честь: ты станешь первым иностранцем из телевизора, удостоенным быть навечно внесенным в списки специального подразделения.

Никитка представил, как его имя, еле сдерживая комок в горле, выкликает на ежедневной поверке дежурный, а сержант дрогнувшим голосом отвечает: «Рядовой Никитка Юрьев отсутствует. Никиткин папа выключил телевизор в неподходящий момент, чем погубил героического ребенка». Бойцы специального штурмового подразделения воздушной пехоты «Дабл-Ю» поднимают гранатометы и производят залп в небо, а... Нет, нет, не стоит о грустном. Нельзя сейчас о грустном.

Никитка перестал грустить, а занялся под маскировочным покрывалом умственной деятельностью. Оставалось совсем мало времени: краем глаза мальчик различал, как папа, постепенно просыпаясь, с проклятиями ворочается на софе... Как заставить папу не выключать телевизор? Сейчас папа поднимется, оденется и перед уходом обязательно выключит телевизор. Если даже Никитка с головой укроется маскировочным покрывалом, ничего не поможет – Никитка исчезнет, вместе с телевизором. А что если...

– Знаю, знаю, как быть! – запамятовав о маскировке, радостно закричал Никитка спецназовцу. – Нужно прикрыть экран. Так прикрыть, чтобы он сделался черным. Тогда папа подумает, что телевизор выключен и на самом деле его не выключит!

Папа в телевизоре заворочался сильнее и, не вполне проснувшись, принялся ошалело подниматься и собираться. Ему показалось, что он слышал крик старшего сына, но спросонья не мог сообразить, послышалось ему во сне или наяву.

Дюваль Дювала сразу оценил изящество Никиткиного замысла. Точно! Закрыть телевизор черным – тогда он станет все равно что выключенный.

Сгоряча позабыв о том, что телевизор лучше подманить интересным кадром, обрадованный Дюваль Дювала кинулся телевизор ловить. «Айва» предпочитала держаться от воздушного пехотинца подальше, хотя слишком далеко тоже не улетала: некоторое время эти двое – спецназовец и телевизор – кружили по поляне, сохраняя расстояние в несколько метров. Никитка болел за спецназовца, но боялся вылезти из-под маскировочного покрывала, потому что тогда его мог заметить папа.

Папа уже окончательно проснулся и натягивал брюки. Краем глаза он обратил внимание, что сериал, на котором его сморил сон, продолжается. До финала оставалось недолго. В военном биваке царила суматоха – вероятно, в связи с побегом пленного диверсанта. Широкоплечий детина ловил кого-то, кого на экране не было видно, потому что камера находилась перед детиной и показывала его разгоряченную от бега фигуру. Снято, по мнению папы, было отвратительно: казалось, детина ловит не диверсанта, а оператора, сидящего со своей камерой на джипе с открытым верхом, причем джип от детины легко уворачивается.

Вздохнув, папа отправился освежиться. В это самое время Дюваль Дювала сошел с ума, потому что перестал ловить телевизор, повернулся к Никитке и озверело закричал:

– Раньше я сам задушу тебя, подлый предатель, выпустивший целую обойму в спину моего обожаемого президента Линкольна.

Никитка рот не успел открыть от удивления, как сумасшедший спецназовец кинулся к нему, опрокинул и принялся душить. Его широкие ладони совсем заслонили Никиткино лицо, и Никитка ничего не мог видеть.

Душил спецназовец некачественно: Никитка ощущал, как под маскхалатом вздуваются бугры мышц – во всяком случае, Дюваль Дювала рычал и визжал от натуги, – но Никиткина шея оставалась не сдавлена, и мальчик мог свободно дышать.

Внезапно Дюваль Дювала, потеряв всякий интерес к удушению, перевернулся на спину, а перевернувшись, ухватил шелестящую конденсаторами «Айву» за колонку.

– Тащи покрывало!

Теперь-то Никитка понял, что Дюваль Дювала не пытался его задушить и тем более не сошел с ума. Он сымитировал ситуацию, в которой «Айва» должна была подлететь поближе, и это замечательным образом удалось. Когда двое дерутся, камера должна находиться как раз над дерущимися: телевизор приблизился, и был схвачен. Никитка и Дюваль Дювала вместе накинули покрывало на трепыхающийся электроприбор и навалились на него обоюдной тяжестью. Следовало подождать.

«Айва» трепыхалась, трепыхалась, а потом прекратила сопротивление – вероятно, поняла, что вляпалась по самые уши и теперь ее не освободят. Минут через десять, когда, по Никиткиным расчетам, папа должен был собраться и выйти за дверь, они решились отпустить пленницу восвояси...

Все получилось. Папы в квартире не было – во всяком случае, маленькая комната пустовала. Никитка был спасен. Временно спасен: кто поручится, что папа, забрав Егора с Денисом с продленки, снова не попытается выключить телевизор?

Жизнь ребенка, попавшего в телевизор, висит буквально на волоске и полна опасностей. Нет ничего опасней, чем попасть в телевизор: даже простое окончание фильма таит угрозу – кто его знает, какая передача намечена в телевизионной программе после? А вдруг новый сериал? По некоторым каналам сериалы крутят один за другим, что если следующим будет космическая фантастика? Можно оказаться в миллионе миль от Земли, на каком-нибудь отдаленном астероиде, без воды, пищи и кислорода. Шансы на выживание на таком астероиде очень невелики, во всяком случае без космического скафандра и холодильника.

– Собираемся! – распорядился Дюваль Дювала, занятый тем, что цеплял на себя оружие и прочую амуницию. – Говорят, были случаи, когда упавшие в телевизор возвращались, мне в двадцать второй серии один сержант рассказывал. Поэтому идешь со мной. Я данной мне властью и в связи с исключительными обстоятельствами зачисляю тебя в штат специального штурмового подразделения воздушной пехоты подразделения «Дабл-Ю». Вдвоем что-нибудь придумаем, тем более что котелок у тебя, парень, отлично варит. Заодно поможешь выполнить боевое задание… Возьми, напарник.

Дюваль Дювала кинул Никитке армейские ботинки. Ботинки были размеров на десять больше, чем нужно, но гораздо лучше носков. Никитка забил оставшееся в ботинках пространство травой, для чего ему пришлось оголить в джунглях небольшую поляну. Обрывая траву, Никитка не забывал посматривать, не подползает ли к нему ядовитый вьетконговец, о которых предупреждал Дюваль Дювала. К счастью, вьетконговцев поблизости не оказалось – наверное, был не сезон. Хотя Никитка и заметил большого оранжевого паука, которого предпочел оползти за десять шагов.

Через минуту воздушные пехотинцы были в пути.


Михаил Эм © 2014 | Бесплатный хостинг uCoz

Рейтинг@Mail.ru