Сцена 8

1853 год. Еще через девять лет. Мастерская Бэббиджа на сей раз не пуста, а завалена незаконченными фрагментами, а также чертежами двух механических вычислителей: разностной и аналитической машин. Бэббидж в одиночестве за чертежным столом. Ему уже шестьдесят два года. У него огромный выпуклый лоб и язвительная усмешка, навеки застывшая на губах и как бы говорящая: «Даже если все будет хорошо, это все равно плохо». Входит, в черном платье, леди Милбэнк.

Леди Милбэнк: Мистер Бэббидж, вы здесь?

Бэббидж с удивлением и видимым нежеланием отрывается от чертежа.

Бэббидж: Леди Милбэнк?

Леди Милбэнк: Мистер Бэббидж, я пришла побеседовать с вами о своей дочери.

Бэббидж: Смерть Ады была для меня тяжелым ударом. Я любил и боготворил вашу дочь. Она была удивительным человеком.

Леди Милбэнк: Ада была вечной сумасбродкой и совершенно меня не слушалась. Если бы не ее напряженные математические занятия, возможно, она оставалась бы со своим мужем и детьми еще долго.

Бэббидж: Я предостерегал ее от излишнего рвения.

Леди Милбэнк: Предостерегали? И это говорит научный руководитель моей дочери, своей рукой наставивший ее на губительный путь! Как у вас только язык поворачивается, мистер Бэббидж?!

Бэббидж: Ада сама избрала свой путь.

Леди Милбэнк: А вы ей этот путь указали, мистер Бэббидж! Но поблагодарить вас за ваши ученые наставления я не могу.

Бэббидж кривится от боли. Видно, насколько разговор ему неприятен.  

Бэббидж: Добиваетесь признания, что я убил вашу дочь?

Леди Милбэнк: Нет, мистер Бэббидж. Будучи с вами знакома, я не надеюсь на честный и благородный поступок. Хочу только спросить, что вам известно о последних годах жизни Ады?

Бэббидж: Странно, что об этом спрашивает ее мать.

Леди Милбэнк: Вам странно, а мне больно. Больно от неприличия. Тем не менее вы общались и переписывались с моей дочерью до самой ее смерти. Уж не знаю, почему она доверяла вам то, что не могла доверить своей матери.

Бэббидж: Да, мне она доверяла. Это так.

Леди Милбэнк: В таком случае вам должно быть известно, через кого леди Лавлейс делала ставки. Прошу сказать мне об этом, мистер Бэббидж.

Бэббидж: Через кого угодно, только не через меня. Я никогда не одобрял азарта, который испытывала Ада на скачках, и никогда не верил в возможность создания теории беспроигрышной игры, которую ваша дочь пыталась разработать. Это все, что я имею вам сообщить.

Леди Милбэнк: У меня есть сведения, что ставки делались через какого-то субъекта, с которым моя дочь вступила в конце концов в неприличную связь. Репутация моей дочери, как и репутация всей ее семьи, поставлена под общественное сомнение.

Бэббидж: Этим субъектом был не я, уверяю вас. Неприятно, но ничего более сказать по этому поводу не могу. Тем более что Ада, из дружеского расположения, действительно поверяла мне некоторые из своих личных тайн. Но теперь фея в могиле, и я не вижу смысла тревожить ее священный прах… Зачем вы явились ко мне, леди Милбэнк?

Леди Милбэнк: Из любви к дочери. Неужели вам не понятно материнское желание знать о своей дочери правду, мистер Бэббидж?

Бэббидж: Давайте из любви к вашей дочери оставим это тягостное занятие.

Леди Милбэнк: Мистер Бэббидж, если вы не желаете ничего мне рассказать, хорошо, не рассказывайте… Верните, по крайней мере, письма Ады.

Бэббидж: Исходя из дружеского доверия, которое ваша дочь мне оказывала, не могу выполнить вашей просьбы. Письма предназначались мне, и я намерен сохранить их у себя.

Леди Милбэнк (сухо): Ничего другого я не ожидала от вас, мистер Бэббидж. Но я могу надеяться, что наш разговор останется в тайне? Что в момент душевного смятения не предадите известные вам нежелательные факты из жизни моей покойной дочери всеобщей огласке?

Бэббидж: В этом можете быть совершенно покойны, леди Милбэнк. Вывести меня из равновесия не так-то просто.

Слышится звон разбитого стекла. В комнату вкатывается брошенный с улицы кирпич. Бэббидж мгновенно свирепеет.

Проклятье! Опять эти уличные музыканты! Мстят мне за то, что я пожаловался на них городским властям.

В мастерскую вбегает Генри, сын Бэббиджа. Ему около тридцати лет. Это красивый и широкоплечий мужчина, с черной бородой и мягкими чертами лица.

Генри: Что случилось, мистер Бэббидж? Опять разбили окно?

Бэббидж: Да, смотри сам, Генри.

Высовывается в окно.

Негодяи! Рвань! Гнусное отребье! Я научу вас уважать покой английского джентльмена! Чернь! Мерзавцы!

Из окна в ответ доносится издевательская мелодия, наигрываемая на каком-то народном инструменте.

Что? Вы поплатитесь за это, дармоеды! Найду на вас управу, сам с вами разберусь. В следующий раз выставлю в окне мортиру и разнесу в щепки вас со всеми вашими идиотскими барабанами, шарманками и трещотками! Вы надолго запомните Чарльза Бэббиджа и его гостеприимство.

Хватает кирпич и выбрасывает его обратно. Снаружи доносится улюлюканье толпы.

Леди Милбэнк: Вы чудовище, мистер Бэббидж.

Генри: Прошу вас, леди Милбэнк.

Берет ее за руку.

Отец терпеть не может музыкантов, потому что своим шумом они мешают ему думать. Каждый раз, когда под окном шумят, он прогоняет музыкантов. В отместку они часто разбивают стекла в мастерской, доводя мистера Бэббиджа до исступления. Сейчас он не в себе, леди Милбэнк. Идемте, пожалуйста, я провожу вас до экипажа.

Уходят.

Бэббидж (бормочет про себя): Фея.. фея…  Проклятые музыканты, совершенно не дают работать. Нельзя же так досаждать ученому человеку. Когда-нибудь убью их всех.

Садится за чертежи и, погрузившись в размышления, сразу обо всем забывает. Генри возвращается и некоторое время внимательно наблюдает за работой отца.

Генри: Давайте я вам помогу, мистер Бэббидж. Скажите только, что делать.

Бэббидж: Ты не справишься, Генри. Тем более в чем помогать? Аналитическая машина никогда не будет достроена. Один я не в состоянии завершить ее, успеть бы привести в порядок чертежи.

Генри: Я помогу вам в расчетах.

Бэббидж: Не получится, мой мальчик. Твои способности скромны, этим ты вылитая покойница-мать.

Генри: Я брошу карьеру военного, посвящу себя аналитической машине.

Бэббидж критически смотрит на Генри.

Бэббидж: Да ты и не сможешь, Генри, даже если захочешь. Куда тебе до меня, ты вовсе не такой сумасшедший, как твой отец! Если бы ты и обладал способностями и упорством настоящего ученого, все равно, все было кончено много лет назад. Я работаю больше по инерции, только потому, что занимался этим всю жизнь. Ни Англии, ни остальному человечеству моя аналитическая машина не нужна, иначе за тридцать прошедших лет у них отыскались бы деньги ее построить. Бог с ним, с человечеством, я его ненавижу. Знаешь, недавно я изобрел новый способ пожаротушения, но не намерен его обнародовать. Пусть вся Англия со всеми ее бродячими музыкантами, шарманщиками, комедиантами и проклятыми циркачами сгорит дотла, я и бровью не поведу.

Молчание.

Да, вот еще что, Генри. Возьми в том столе старые письма и сожги их, не читая. Эти письма хранят секреты дорогого для меня человека, и я не хочу, чтобы они достались невежливым и наглым историкам. Бедная фея, зачем она связалась с этим мерзавцем, этим ничтожным игроком? Разве он был ее достоин? Сожги, скорее сожги эти письма, Генри. Леди Милбэнк совершенно права — эти документы необходимо как можно скорей уничтожить.

Генри: Хорошо, мистер Бэббидж.

Двери мастерской отворяются. На пороге новые, незнакомые Бэббиджу лица — Пер Георг Шютц и его сын Эдвард.

Шютц: Мистер Бэббидж?

Бэббидж: К вашим услугам. Чем обязан, господа?

Шютц: Мы пришли засвидетельствовать почтение великому английскому изобретателю Чарльзу Бэббиджу.

Бэббидж: Я польщен, господа. Извините за шум, окно разбито. В настоящее время действительный член Королевского общества, золотой медалист Астрономического общества, профессор Люкасовской кафедры Кембриджского университета и так далее и тому подобное ведет полномасштабную войну с бродячими музыкантами. В последних битвах военная удача, к сожалению, от него отвернулась.

Шютц: Мое имя Пер Георг Шютц, из Стокгольма. А это мой сын Эдвард.

Бэббидж: Рад с вами познакомиться.

Эдвард рассматривает разложенные по углам мастерской узлы и отдельные детали. Натыкается на незаконченную модель разностной машины, отступает на шаг, чтобы рассмотреть ее получше, и ахает.

Эдвард: Папа, посмотри! Она вертикальная.

Шютц: Вертикальная? Не может быть! Но основные конструкторские решения по крайней мере те же?

Жадно рассматривают разностную машину.

Бэббидж: Разумеется, вертикальная, а какой же ей быть еще?

Эдвард: Нам с папой казалось, она должна быть горизонтальной. Горизонтальный вариант более практичен.

Шютц: Обрати внимание, Эдвард, на этот храповой механизм. В статье его описание отсутствовало, но мы довольно точно все угадали.

Эдвард: А вот у этих установочных шрифтов решение совсем другое. Надо будет проанализировать, который из вариантов лучше.  

Бэббидж: Погодите, погодите, господа, я не совсем понимаю. О какой статье вы ведете речь?

Шютц: О статье Луиджи Менабриа, опубликованной около одиннадцати лет назад в журнале «Библиотека Женевского университета». Мы познакомились с ней по английскому переводу, напечатанному в «Ученых записках», с комментариями некоего А. Л. К сожалению, чертежей к статье приложено не было, поэтому нам с сыном пришлось самостоятельно восстанавливать ваши, мистер Бэббидж, мысли и инженерные конструкции. Это отняло много времени, но результат превзошел ожидания. Ваши идеи, мистер Бэббидж, оказались совершенно справедливы и работоспособны.

Бэббидж (растерянно): Я не понимаю. Не хотите ли вы сказать, что, основываясь на напечатанной одиннадцать лет назад статье, описывающей действие моей машины, вы смогли построить механический вычислитель?

Шютц: Разве я не произнес этих слов, мистер Бэббидж?

Пауза.

Бэббидж: Так вы утверждаете, что механический вычислитель построен?

Шютц: Ну да.

Бэббидж: И что же, он работает?

Шютц: Табулирует функции с постоянными первыми и третьими разностями. Модель, дополненная печатающим механизмом, демонстрировалась в Шведской королевской академии наук. Пользуясь кратковременным пребыванием в Лондоне, мы с сыном зашли выразить свое восхищение вам, мистер Бэббидж — человеку, сформулировавшему принципы механических вычислений. Только статья Менабриа о вашей аналитической машине, мистер Бэббидж, побудила нас с сыном взяться за работу и с триумфом завершить ее.  

Бэббидж: Генри, ты слышишь? Механический вычислитель построен!

Генри кивает. Бэббидж хохочет, закрывая лицо руками. Когда отрывает руки от лица, по его щекам текут слезы.

Извините меня, господа. В последние годы мое здоровье никуда не годится. Так вы говорите, вы его построили?

Эдвард: Построили, но отцу это дорого встало.

Бэббидж: Да, да. Расскажите, как вам это удалось? Вы, наверное, очень зажиточный человек, если смогли это осуществить.

Шютц: Был зажиточным. Когда-то я занимался адвокатской практикой, потом купил типографию, одновременно став совладельцем влиятельной газеты. Но статья Менабриа о вашей аналитической машине сбила меня с толку. Под вашим влиянием, мистер Бэббидж, я начал мастерить всякие механические узлы, после чего ко мне присоединился Эдвард. В скором времени наши с сыном сбережения растаяли, и я вынужден был продать типографию, устроившись работать рядовым сотрудником газеты. Однако работа над машиной, хотя со всевозможными трудностями, продолжалась. Если бы не поддержка шведского парламента, постройку механического вычислителя никогда не удалось бы завершить.

Бэббидж: И сколько вы получили от своего парламента?

Шютц: Десять тысяч риксталеров.

Бэббидж: Десять тысяч риксталеров? Минуточку, сколько это? Но это же менее шестисот фунтов!

Шютц: Около того.

Бэббидж снова хохочет.

Бэббидж: Извините, господа, нервы. Очень сожалею, что вы не можете повторить сказанное сэру Роберту Пилю, также моему бывшему главному механику Клементу. Однако чем я могу быть вам полезен? Пока вы в Англии, располагайте мной как сочтете нужным, я в свою очередь сделаю для вас всё, что только в моих силах. Где ваш вычислитель находится? Нельзя ли выставить его в Лондоне? Кого из других английских ученых вы уже посетили? У меня имеются кое-какие связи, я надеюсь пробудить к вашему механическому вычислителю интерес. Отвечайте, отвечайте скорее, господа!

В дверях мастерской показывается человек.

Человек: Мистер Бэббидж?

Бэббидж: Да, перед вами Чарльз Бэббидж. Кто вы такой?

Человек: Разве вы меня не узнаете, мистер Бэббидж? Я — Витворт, чертежник мистера Клемента.

Это действительно Витворт, обрюзгший, зато с иголочки одетый и приобретший за годы отсутствия горделивую осанку.

Бэббидж: Да, теперь узнаю. Какими судьбами, Витворт? Сколько же лет мы не виделись?

Витворт: Около двадцати лет, с того самого времени, как мистер Клемент поссорился с вами и рассчитал всех своих работников. Надеюсь, вам удалось выцарапать у моего бывшего начальника свои чертежи и все изготовленные детали?

Бэббидж: Удалось, хотя не сразу и с большим трудом. Герцог Веллингтон, пока не ушел в отставку, оказывал мне посильную помощь. Вот они, чертежи, все здесь.

Кивает на бумаги, сваленные в углу мастерской.

Но сейчас меня больше занимает не разностная, а аналитическая машина.

Витворт: Это очень хорошо, мистер Бэббидж, потому что я к вам с деловым предложением. Если вам неизвестно, после увольнения я уехал в Манчестер и там, после многих лет упорного труда, организовал собственную мастерскую. Теперь я богат и могу позволить себе вашу аналитическую машину. Да, мистер Бэббидж, не удивляйтесь. Я предлагаю вам перебраться в Манчестер, чтобы начать все заново. Моя инструментальная мастерская и мои немалые финансы к вашим услугам. Только не считайте, что это благотворительное предложение. По окончании постройки я использую вашу машину в коммерческих целях, она будет без устали работать, принося деньги на ваши и мои новые проекты. Я долгие годы ждал этого момента, мистер Бэббидж, и теперь счастлив, что наконец дождался.

Бэббидж в третий раз хохочет, и на глаза его снова навертываются слезы.

Бэббидж: Извините меня, Витворт, мое здоровье в последнее время совсем подорвано. Я ценю ваше роскошное предложение, но дело в том, что вы опоздали на десять или одиннадцать минут. Дело в том, что механический вычислитель уже построен.

Витворт: Не может этого быть! Так вы его все-таки построили? Но почему мне об этом ничего не известно?

Бэббидж: Его построили вот эти великолепные шведы.

Кивает на Шютцев. Те с достоинством кланяются.  

Витворт (Шютцам): Вы построили механический вычислитель? И он действует? Невероятно! Мне необходимо срочно побеседовать с вами, господа. Во-первых, ответьте, с какой точностью производятся вычисления? Во-вторых, какие функции возможно обрабатывать на вашем вычислителе? В-третьих, какова вероятность ошибок? Надеюсь, механический вычислитель находится в полной вашей собственности и с его доставкой в Англию проблем не возникнет?

Отходят в сторону и о чем-то оживленно беседуют.  

Генри: Чем вы теперь займетесь, мистер Бэббидж?  

Бэббидж: Как чем, мой сын? Продолжу постройку аналитической машины. Сомневаюсь, чтобы господам Шютцам удалось воплотить в металл все инженерные идеи, скопившиеся в моей голове за сорок лет. Все мои идеи никакой научной статье вместить не под силу. И все равно, это очень, очень странно.

Генри: Что странно?

Бэббидж: Странно ощущать, что жизнь заканчивается. Одолевают противоречивые чувства. Я посвятил себя достижению великой идеи, но никогда не предполагал, что она будет реализована без моего непосредственного участия. Да, я работал на последующие поколения, но не рассчитывал, что человечество вовсе обойдется без меня! Шведы! Боже мой, кто бы мог подумать — шведы! А могучая и добрая Англия из-за попустительства министров и нерасторопности казначеев, при полном народном бесчувствии и равнодушии, снова не у дел.

В комнату влетает камень, на этот раз в другое окно. Звон стекла. Шютцы с Витвортом вздрагивают и испуганно пятятся. Доведенный до бешенства Бэббидж высовывается наружу и кричит.

Бэббидж: Оставьте меня в покое! Я ученый джентльмен, и оставьте меня наконец в покое! Я требую тишины! Я не выношу шума! Неужели нельзя соблюдать тишину? Чернь! Подонки! Изверги рода человеческого!!! Я вас ненавижу! Я вас всех ненавижу! Вы — нелюди! Вы недостойны человеческого звания! Если ты столь эгоистично и недальновидно, человечество, будь ты проклято!

Занавес