28.

Автор: Освободившись по амнистии, Анатолий Иванович подался на бывший когда-то родным тракторостроительный завод, но фрезеровщица оттуда уволилась. Никто не знал, куда. Вроде бы она вообще перевелась из их города в какой-то отсталый сельскохозяйственный район. Бывшие друзья при виде освободившегося зэка робели, а знакомые отворачивались: видно, еще не изгладилось из памяти злополучное собрание, за которое парторг оттрубил без малого десять лет.

Прекратив поиски, Анатолий Иванович купил на железнодорожном вокзале билет и вскочил на подножку первого же проходящего поезда дальнего следования. Ничто не удерживало на тракторостроительном гиганте бывшего зэка, да и сам он не желал оставаться в местах, где прошли его послевоенные годы, где каждый дом, каждый покосившийся забор, каждая малая былинка напоминали о перенесенном позоре и расставании.

Сначала мимо окон проносились перемежавшиеся населенными пунктами густые еловые поросли, затем населенных пунктов стало меньше, а ельники сменились светлыми широколиственными рощами, в свою очередь уступившими место веселым пролескам и полянам. Когда рощи совсем прекратились, за населенными пунктами, все уменьшающимися и уменьшающимися в размерах, превратившимися в совсем уж редкие и крохотные поселки деревенского типа, засветлели в лучах восходящего солнца бескрайние просторы. Редкие деревца стояли в ряд вдоль железнодорожной колеи, а за ними до горизонта простиралась выжженная солнцем овражистая равнина.

На десятый день пути, когда простирающаяся за окном великая равнина казалась неподвижной и неисчерпаемой, как испокон веков, задумавшегося Анатолия Петровича окликнула проводница:

«Ваша станция».

«Станция»! Это был крохотный полустанок в степи, совершенно безлюдный. Спрыгнув с выщербленного временем бетона на ломкую, одуряюще-пряную траву Анатолий Иванович перекинул сидор через плечо и побрел в степь.

Куда и зачем он шел? Если бы он знал! Он просто вышагивал и вышагивал вперед, как вышагивал когда-то на утреннюю смену в Метрострое или на новую боевую позицию во время войны, не задумываясь ни о чем, словно оставляя позади себя все страшное и постыдное, что с ним когда-то случилось, несломленный и готовый с твердой душой принять все, что будет ниспослано на его широкие плечи.  

Вскоре Анатолий Иванович перебрался через заросший бурьяном овраг и вышел на возделанное колхозное поле. Далеко, до самого горизонта, степь золотилась сочными початками, кивала незнакомцу пушистыми кукурузными косами, приветливо колыхалась и как бы звала. И человек послушался природного зова: сломил массивный – хоть сейчас на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку – початок и впился зубами в сочные квадратные зерна, которые с голодухи показались ему такими вкусными и питательными, что Анатолий Иванович, не сдержался, присел на краю бескрайнего поля и часто-часто задышал от пережитого удовольствия.

Решив набрать початков про запас, углубился в заросли, а набрав, долго любовался кукурузным привольем, пока не заметил, что солнце клонится к закату. Дернувшись в ту, другую сторону, в надежде выйти в чистую степь, обнаружил, что заблудился.

«Ладно, переночую в кукурузе, а там выберусь как-нибудь», – вздохнул Анатолий Иванович, досадуя на свою несообразительность.

Надо было – как только сразу не додумался? – сориентироваться по солнцу, но… как в России говорится, знать бы где упасть, соломку подстелить.

Крякнув от огорчения, Анатолий Иванович скинул сидор и устроился поудобней, укрывшись нарванными не сходя с места длинными кукурузными листьями. Горячей и приветливой показалась чукчугайская земля бывшему зэку, прильнувшему к ее животворящему родительскому лону. Сон легко овладел измученным годами лагерей телом. 

Проснулся Анатолий Иванович от ровного механического гула. Где-то вдалеке, быстро приближаясь, пели комбайны. Идущие плотным рядком механические чудовища подрезали острыми, как бритва, ножами кукурузные стебли и отбрасывали на скользящий вверх транспортер, чтобы одной пахучей перемешанной массой свалить в силосный контейнер. Анатолий Иванович даже улыбнулся при мысли, до каких высот дошел коллективный разум советской инженерии, но как-то внезапно, с холодком в спине сообразил, чем грозит ему приближающееся пение. Комбайнеры не услышат криков о помощи, не остановятся, а будут продолжать ровное, без промежутков движение вперед до захода солнца, разве что удивятся, обнаружив в силосном контейнере бесформенный костяной фарш. 

Мимо Анатолия Ивановича с испуганным кряканьем пронесся утиный выводок. Мать-утка, спасаясь острых металлических ножей, провела мимо прилегшего на землю человека семерых новорожденных утят. Тут же, чуть не наткнувшись на Анатолия Ивановича, лишь в последний момент легко отпрянув, проскакал в противоположную от комбайнов сторону в обычную пору чрезвычайно пугливый сайгак. Поняв грозящую ему опасность, Анатолий Иванович вскочил на ноги и, схватил вещмешок, ринулся за сайгаком изо всех сил, но не угнаться было недавнему зэку за вольным степным жителем.

Анатолий Иванович бежал от комбайнов, не разбирая дороги, локтями раздвигая, казалось, смыкающиеся перед ним кукурузные ряды, еще вчера такие желанные и миролюбивые, а сегодня грозящие превратиться в смертельную ловушку. Запыхавшись, остановился и прислушался, но к ужасу своему услышал не прекращающее и по-прежнему опасно близкое пение стремительной сельскохозяйственной техники. Почувствовав, как за ворот стекает холодный пот, ринулся дальше и бежал, казалось, бесконечно долго, пока налившиеся чугунными гирями ноги не придавили к земле, а сбившееся дыхание не прорвало грудную клетку насквозь. 

Отдышавшись, прислушался. Смертоносное пение еще слышалось, однако обходило Анатолия Ивановича стороной: опасность миновала. Он долго еще лежал, изумляясь испытанному, какому-то животному страху, какого не испытывал и во время войны. Однако пора было двигаться, как-то выбираться их этого бескрайнего желто-зеленого царства, и чудом спасшийся зэк углубился в кукурузные заросли, зашагал, раздвигая плечами толстые упругие стебли, вперед, к какой-то своей, никому не известной цели.

Поле казалось необъятным. На сколько оно простиралось: десятки, сотни километров, – кто знает? За день, который путник прошагал без единой остановки, поле ничуть не изменилось: все те же, что с раннего утра, толстые, закатанные в желто-белую шершавую целлюлозу кукурузные стебли, с торчащими из них в разные стороны початками, увенчанными лимонными нитями, те же строгие кукурузные неотличимые один от другого ряды, то же ослепительное светило над головой. 

Кукурузные посадки почти не давали тени, но темнело в них быстро. Это была уже вторая ночевка заплутавшегося Анатолия Ивановича и, хотя устроился он по-прежнему вольготно, воспоминание о вчерашнем безумном пробуждении не давало покоя. Он долго ворочался и смотрел в ночное, усеянное крупными южными звездами небо, наполовину заслоненное вздымающими вверх развесистыми кукурузными колоннами. Наконец, забылся беспокойным сном.

Проснувшись, прислушался первым делом к пению комбайнов, но комбайнов не было слышно, только большой серый кузнечик, устроившись на листе прямо перед его носом, стрекотал ранним утром о своем незатейливом житье-бытье.

Уже не спеша, обстоятельно, Анатолий Иванович подкрепился кукурузным початком и продолжил настойчивый путь вперед, стараясь, чтобы не сбиться с прямого пути, ориентироваться по солнцу. Погибнуть в питательных кукурузных зарослях от голода он не страшился, но мысль вернутся к месту, от которого начал двухдневный путь – к тому заброшенному в степи одинокому полустанку, – была неприятна. 

К вечеру в кукурузных насаждениях мелькнул просвет. Сделав несколько шагов, Анатолий Иванович оставил кукурузное поле за спиной и в изумлении огляделся.

Перед ним раскинулось совхозное селение. Добротные мазанки, с побеленными стенами и вследствие жары закрытыми на ставни окнами, уютно расположились на пригорке, как бы показывая: и у этой бескрайней степи имеется полноправный хозяин. Анатолий Иванович поправил на плече сидор и, веселей уже, зашагал в направлении людей, по которым за время плутания изрядко соскучился.

Первым встреченным им деревенским жителем оказалась одноногая степная красавица, набиравшая воду из колодца. Заметив приезжего, женщина в защите от палящего солнца приложила ладошку ко лбу и улыбнулась.

«Не желаете воды испить, добрый человек?»

Пока Анатолий Иванович крошечными глотками пил холодную, как лед, колодезную воду, женщина с любопытством на него посматривала.

«Откуда сами будете?»

«Издалека».

«Трудиться к нам приехали?» 

«Трудиться».

«Идемте уж, провожу до директора колхоза, а то заплутаете».

Одноногая ловким движением подхватила ведра на коромысло.

«Давай помогу, сердешная».

«Ничего, я привычная».

Женщина легко приняла коромысло на плечи и поскакала на одной ножке по пыльной петляющей между хат дороге. Анатолий Иванович, чувствуя, как начинается для него обновленная трудовая жизнь, заспешил следом.

Они миновали несколько хат, из-за оград которых на приезжего с любопытством посматривали копошившиеся в огородах женщины, наконец, остановились у невзрачного домика, отличавшегося от других тем, что внутри ограды колыхалась ухоженная, тянущаяся к солнечным лучам кукуруза.

«А председатель-то заботится о выполнении плана. Гляди-ка, общественную культуру в личном огороде засеял», – подумалось еще Анатолию Ивановичу.

«Талабай! Талабай Касымгулович! Работника вам привела», – звонко закричала одноногая.

Вышедший на крыльцо председатель Талабай оказался крепко сбитым приземистым казахом, с выпуклым лбом и проникающим в самое нутро взглядом.

«Давно освободился?» – спросил он, только глянув на тощий сидор и впалые щеки Анатолия Ивановича.

«С полмесяца будет».

«Документы».

Пока председатель всматривался в справку об освобождении, Анатолий Иванович протянул руку к кукурузному стеблю, машинально отщипнув листик, и вдруг поймал укоризненный взгляд одноногой. Покраснев, бросил отщипнутое под ноги и отвернулся в сторону: в колхозе явно не одобряли людей, рвущих выращенные злаки без ненадобности. Анатолий Иванович припомнил, сколько свежей кукурузной ботвы и початков загубил в течение двух последних дней, когда стелил постель или просто пробирался между кукурузных стеблей, затаптывая колхозное богатство каблуками, и покраснел еще больше. Хорошо, что ни одноногая, ни председатель этого не заметили.

 «Позарез нужны трактористы. Хочешь работать, милости просим в колхоз «Ленинский початок», не хочешь – ступай, откуда пришел», – сказал как отрезал кончивший знакомиться с документом лобастый Талабай.

«Что же, – подумалось Анатолию Ивановичу. – Трактористом так трактористом».

«Если согласен, поселим тебя у Анфисы», – продолжал между тем председатель…

Одноногая, замершая с коромыслом у плетня, доверчиво, вместе с тем как-то затаенно улыбнулась.

«Трудовую книжку оформим. Работай… – Талабай заглянул в справку, – Работай, Анатолий Иванович, а там посмотрим, что ты за человек».

Так началась для Анатолия Ивановича новая сельскохозяйственная жизнь.