Сцена 4

На следующий день. Автор, с коробочкой «Приправа от Т. Порошок «Папы Карло» в руках, расхаживает по комнате и размышляет вслух. Сначала размышляет, потом начинает самооправдываться, выкладывая заветные аргументы один за другим. Немного погодя садится за стол, на который выставлена тарелка с яйцами вкрутую, и расстроенно перекусывает.

Автор: Все зло на земле от женщин. Есть в женщинах, в этом сексуальном притяжении и противостоянии полов что-то нетривиальное, скотское, нечеловеческое — демоническое, одним словом. Взять, к примеру, душераздирающую историю моей семейной жизни. Разве это не история о том, как демоническое начало исподволь проявляется в женщине, а с течением времени полностью овладевает ей, начинает доминировать? Основной мотив этой истории большинству мужчин, несомненно, хорошо знаком.

Когда я познакомился со своей будущей женой, она казалась — да наверняка и была — стройной, как щепка, милой и чистосердечной девушкой. Не было ничего удивительного в том, что я с ней быстро сошелся, как сходятся миллионы молодых юношей с миллионами молодых, похожих на щепки девушек. Как пишут в женских романах, они полюбили друг друга, а полюбив, захотели связать свои жизни в один крепкий семейный узел. В момент, когда этот многообещающий узелок туго завязывался — как выяснилось годы спустя, на моей шее, – я не имел относительно предмета своего выбора никаких сомнений. Как говорилось, подруга была милой и чистосердечной девушкой, с которой было приятно не только ложиться в постель, но даже разговаривать. Мы и разговаривали — в постели, разумеется, — пока на память об этих ни к чему не обязывающих душевных разговорах и не была затянута упомянутая удавка.

Страшно вспомнить, но начиналась семейная жизнь лучезарно. В первые годы супружества я был несомненно и глупо счастлив, возвращаясь после работы домой и находя в нем приветливое домашнее создание, готовившее суп и нянчившее ребенка. То есть ни о каком перерождении жены в демона речи пока не шло.

Опознать демона удалось намного позже. Первая ссора — не вспомнить уже, по какому поводу, — случилась вскоре после рождения ребенка. В тот момент я, неопытный еще семьянин, с чувством умиления перед первым недостатком характера, наконец-то обнаружившимся у недавней спутницы жизни, подумал: вот же, идеальных людей не бывает! Жена была не идеальным, но оттого не менее любимым существом, хотя, конечно, относительно вылетевшего из памяти предмета спора добросовестно заблуждающимся.

Несмотря на по-человечески христианское и по-христиански всеобъятное чувство всепрощения, возникшее у меня при первой ссоре с женой, не удалось избежать второй ссоры, за ней третьей, четвертой и так далее. Ссоры повторялись, пока ребенок взрослел, а поскольку ребенок взрослел постоянно, то и ссоры продолжались постоянно, хотя и не приняли еще необратимого характера.

Именно в тот обратимый и от того по-прежнему сладкий период супружеской жизни я начал подозревать, что в жене время от времени поселяется какое-то другое существо, злобное и находящее удовольствие возражать мне по самым неожиданным поводам: например, куда поставить чайник с заваркой или в какое время суток ходить в магазин. Ставить чайник с заваркой надлежало носиком от стены, чтобы стена — кафель, между прочим! — не запотевала от пара, а ходить в магазин — после обеда, потому что завоз продуктов в магазины осуществляется, по расчетам жены, ближе к полудню. Таким образом, покупатели, пришедшие в магазин после обеда, покупали свежую морковь, в то время как пришедшие с утра — просроченную.

С моей точки зрения, данные концепции выглядели сомнительно, тем не менее я усердно соблюдал установленные требования, не понимая только, отчего моя малейшая оплошность вызывает у жены несоразмерную оплошности реакцию. Жена обижалась, начинала кричать, иногда плакать. В эти шумные моменты выяснялось, что я не так уж и заботлив и благоусмотрителен, как мне самому казалось. Начав с чайника или магазина, жена незаметно для самой себя, но вызывающе нелепо для классической логики, которую я в силу филологического образования свято уважал, переходила на посторонние темы, в которых я в свое время проявил себя не с лучшей стороны, а заканчивала, в зависимости от настроения, иногда совсем уж смехотворными претензиями, о которых и говорить-то неловко.

Когда по очевидным нелепостям возникала очередная обида, я замечал, что общаюсь уже не с женой, а с другим существом в ее облике, поселившимся в жене и неизвестным науке способом временно завладевшим ее сознанием. Если бы это существо проявило себя раньше, в необязательные времена нашего знакомства, я бы, конечно, и не подумал завязывать какой-то там узелок на собственной шее, однако дело было сделано. Ничего не оставалось, как считать ссоры с женой спорадическими, случайными, вызванными несколько большей, чем первоначально предполагалось, неидеальностью ее характера. Тем более что за ссорой всегда следовало примирение. Прежнее сознание – тогда я наивно полагал, что это здравый смысл и любовь, – неизменно возвращалось к жене. Мы становились счастливы опять, как некогда, хотя это составленное после скандала счастье нельзя было сравнить с прошлым, нераздельным и полноценным. Это была уже не идеальная, однако еще благополучная, вполне пристойная — да чего уж там мелочиться! — счастливая семейная жизнь.  

К несчастью, демон все чаще и чаще завладевал сознанием жены, причем подобные перерождения становились раз за разом продолжительней, а последствия тяжелей. Ссоры не были нужны ни мне, ни ей, но зачем их тогда провоцировать? Вот этого я, сколько ни ломал голову, не мог объяснить как-то иначе, чем происками демона. Ни мне, ни моей жене ссоры не были нужны, но ссоры могли оказаться на руку демону как существу из темного потустороннего мира, задумавшему обратить в руины наш светлый богоданный человеческий мир. Это были явные демонические провокации, которым надлежало дать адекватный и равновесный ответ.

Такой адекватный и равновесный ответ был дан: я объявил демону, овладевшему сознанием жены, ответную войну. Я попытался приручить демона или поставить под свой контроль посредством взвешенной аргументации и ласки, главное — ласки. Я пытался объясниться с женой в минуты помутнения ее рассудка, пытался объясниться после, пытался ничего не объяснять, а вести себя как с больным человеком, которого нужно только жалеть, и ничего больше — не вышло. Через несколько лет постоянных попыток решить дело миром мне предстояло убедиться в их тщетности: это существо из альтернативной вселенной было не только злобно, но и чертовски изобретательно. Завладев сознанием жены, оно сохраняло ее память, которую беззастенчиво использовало против меня. Пользуясь понятным отцовским чувством, питаемым мной к ребенку, существо всегда выясняло отношения в присутствии ребенка, чего я панически боялся, или откровенно использовало ребенка в качестве заложника, переводя мои упреки в свой адрес в сторону ребенка. Выходило, что я в чем-то упрекаю ребенка: или не желая его достойно обеспечивать, или делая что-то ему во вред, или просто не заботясь о ребенке требуемым образом, –  тогда как жена скандалит не от своего имени лично, а, так сказать, от имени ребенка, за его лучшее и светлое будущее. Никакие доводы, внятные любому нормальному человеку, на разбушевавшегося демона не действовали, а наоборот, только веселили развязную тварь, доказывая уязвимость моей аргументации, слабость моих логических и моральных бастионов. Одержав одну локальную победу, демон на ней не успокаивался, а накапливал информацию и силы, чтобы в следующий раз ужалить в больное место с еще большей наглостью и настойчивостью.  

Потерпев в приручении демона фиаско, я откровенно растерялся, запаниковал, махнул рукой на семейную жизнь и лишь с любо­пытством беспристрастного исследователя наблюдал за перерождением, совершавшимся на моих глазах.

Странно, что со стороны все более и более частые вселения нечеловеческого существа в сознание жены не замечались никем из окружающих. Демон был настолько хитер, что с неподражаемым артистизмом притворялся перед нашими общими знакомыми и родственниками женой автора, будто ничего, ровным счетом ничего не происходит. Ну, может, муж изредка огорчает жену, но в целом — обыкновенная семья, со своими, прямо скажем, не выдающимися семейными радостями и проблемами. Лишь оставаясь со мной в одиночестве — вернее, в присутствии постоянно взрослеющего ребенка — демон начинал изгаляться над здравым смыслом, как не приведи Господи. Причем демону хватало ума изгаляться над моим здравым смыслом, но не непосредственно над ребенком, которому по причине несовершеннолетия и недопонимая всего и мной-то с трудом понимаемого и воспринимаемого цинизма превращения матери в демона, казалось, вероятно, что именно мать защищает его от бесчувственного и эгоистичного отца.

Ну ребенок, несовершеннолетний, а потом хотя бы и совершеннолетний, ладно… Меня всегда поражало, как взрослые посторонние люди могут не замечать хитростей и притворства демона, столь заметных для меня самого. Вместе с тем я понимал, что доказывание демонической сущности жены моим знакомым, хотя бы самым близким знакомым и друзьям, чревато косыми взглядами и переменой темы. Знакомым и друзьям могло показаться подозрительным, что человек ни с того ни с сего начал подозревать свою жену, с которой прожил пару десятков лет, во вселении в ее тело потусторонней сущности. Это могло закончиться неизвестно чем, поэтому я предпочитал заниматься научными исследованиями молча. Вместе с тем, наблюдая за друзьями — людьми, естественно, женатыми — не мог не заметить, что друзья тоже не прочь поделиться со мной чем-то наболевшим, сокровенным, но тоже как бы побаиваются — видимо, нечуткости в обсуждении личной темы. Последующие кропотливые наблюдения в течение… ну, десятилетия с хвостиком… привели к неопровержимому выводу: демоны овладевают подавляющим большинством особей женского пола в срок от трех до двадцати лет с начала замужества. Максимум через двадцать лет сознание женщины — до выхода замуж милого и чистосердечного существа, каким независимо от половой принадлежности рождается большинство людей — полностью растворяется, а место исчезнувшего человеческого сознания занимает сознание демона. С этого момента женщина как человек умирает. Не считая, конечно, тех законченных оторв, которые не имеют ничего человеческого задолго до первого замужества, видимо, со времен первой менструации.

Доказательства? А какие еще нужны доказательства смерти, когда человеческое тело перестает реагировать на голос рассудка? Когда оно оскорбляет близкого человека, с которым имеет общий кров и ребенка, а перед остальными людьми притворяется нормальным человеком, но главное — не перестает оскорблять, оскорблять, оскорблять мужа, жалить его каждым словом, выражать недовольство каждым взглядом и каждой позой.

В этом смысле я благодарен судьбе, даровавшей мне жену с максимальным сроком перерождения. Однако двадцать лет супруже­ства истекают: в самое ближайшее время должно было завершиться окончательное перерождение жены в неконтролируемое разумными увещеваниями нечеловеческое существо, так что сейчас мне приходилось ничуть не легче, чем остальным мужьям, которым изначально повезло значительно меньше. Поверьте, я дорого бы заплатил за то, чтобы вернуть в тело жены ее первую обитательницу — ту урожденную милой и чистосердечной стройную, как щепка, девушку, с которой некогда так легко и непринужденно ложился в постель, — но не знал, как вернуть. Не в силах переносить так называемую семейную жизнь, а не только из-за невыносимого желания создать бессмертный литературный бестселлер, я решился на такой отчаянный шаг, как отравление.

Моя жена все равно мертва, так пусть ее отравление, чем бы оно ни закончилось — перерождением или смертью — послужит великой русской литературе, творческому процессу сочинения криминального бестселлера, достойного пера Федора Михайловича Достоевского! А может, кто знает, и шедевр удастся написать, и жену вылечить, навсегда освободив ее от потустороннего демона?

Поворачивается в сторону кухни. Теперь видно, что на кухне, спиной к Автору, находится жена, что-то хлопочущая по хозяйству.  

Дорогая, как у тебя дела?

Жена (с кухни): На дурацкие вопросы не отвечаю.  

Автор (отворачивается): Вот видите, на дурацкие вопросы она не отвечает. Понимаю, она занята — она варит себе картофельный супчик. Она вся, с головы до пят, сосредоточена на процессе приготовления пищи, поэтому ей недосуг лишний раз поворочать языком. Хотя знаю: окажись на моем месте любая из ее многочисленных подруг, тот же самый язык ворочался бы не переставая, никакой картофельный суп не помешал бы. Но родной муж — другое дело, с ним можно не церемониться, особенно если считать себя пострадавшей стороной.

Вот она помешивает половником в кастрюле, нахохлившаяся и оскорбленная... хотя чем я мог ее оскорбить, если мы друг с другом уже две недели не разговариваем? Не понимаю, разрази меня гром, чем я мог оскорбить ее сегодня, не произнеся за день ни единого слова, кроме единственной невинной фразы: «Дорогая, как у тебя дела?» Тем не менее наблюдаю: оскорбленная спина каждым своим изгибом выражает ту непреклонную уверенность, что ее муж — поганец. Она по ошибке посвятила жизнь поганцу — вела общее с ним хозяйство, общалась  с ним, даже родила от него ребенка, — но все это делала по ошибке. Бог ты мой, какая выразительная спина и какая трагическая ошибка! Однако я сильно подозреваю, что ошибка запрограммирована самой природой: окажись на моем месте другой мужчина, жена по истечении некоторого времени посчитала бы его точно таким же поганцем, как я, с которым общалась по ошибке и от которого по ошибке родила. Я случайно оказался на месте ее мужа и страдаю из-за теории вероятности. Возможно, в случае другого мужа причина ее ненависти к сильному полу оказалась бы сформулирована иначе, но уверяю, результат получился бы тем же самым. Так подсказала бы ее женская демоническая сущность. Что же касается меня, нынешнего по теории вероятности мужа, я неповинен в ее несчастьях, в ее вечном недовольстве мной. Хорошо бы, чтобы жена это поняла и признала!   Нет, заставить ее признать этот очевидный факт невозможно. А как заставишь, когда все разговоры — случающиеся, к слову, все реже и реже — все какие-то многозначительные и односторонние?

Вот, например, разговоры в эту минуту, когда она варит себе картофельный супчик. Кстати, почему только себе? Потому что я картофельный суп не употребляю и, чтобы не помереть голодной смертью, отварил яйца вкрутую. Допустим, мне требуется соль. «Дорогая, передай солонку, пожалуйста», — попрошу я и по напрягшейся спине сразу увижу, как отвратительна ей моя просьба. Отвратительна, унижает или оскорбляет — смотря по настроению. Отрицательную реакцию на любую мою самую невинную и недвусмысленную просьбу предугадать несложно, но конкретные слова — никогда. Я могу получить какой угодно ответ. Это может быть, к примеру: «А сам жопу поднять не можешь?», — с намеком на то, что она целый день у плиты, измучилась так, что сил нет, а бессердечный муж ленится поднять жопу, чтобы взять солонку. Однако она может ответить совсем другое, внезапное. Например: «Лучше бы водопроводный кран починил!» Почему починить водопроводный кран лучше, чем получить от жены солонку, я не понимаю. Может быть, и лучше, но при чем здесь водопроводный кран? И при чем здесь солонка? А может, вспыхнув от еле сдерживаемой ненависти, прошипеть: «Соль есть вредно», как будто в последние годы совместной жизни она только и делала, что заботливо изымала из моего рациона соленую пищу. Вранье, вранье! Если ей и было дело до моего здоровья, то никак не в смысле заботы о нем — скорее, наоборот. Но все мои оправдания несущественны, потому что она может сказать нечто совершенно обратное, к примеру: «Оставил бы соль ребенку, а то всего полпачки осталось. Сам-то в магазин не сходишь», — имея в виду, что сам я, скотина мерзкая, сожрал в течение полугода пачку дефицитной йодированной соли, а голодному ребенку щепотки не оставил. Или прошипеть: «Я уже солила» — и принять обиженный вид, как будто вторично посолить суп означает нанести ей новое страшное оскорбление. А может, ни слова не говоря, шваркнуть солонкой об стол с таким видом, будто я только что совершил какой-то ужасный проступок, а теперь, вместо извинений, имею наглость обращаться к насмерть обиженному существу с ерундовой просьбой. Как я посмел, в самом деле? А может ничего не сделать и ничего не ответить, лишь вздрогнуть от брезгливого отвращения, как будто к ней прикоснулись чужие липкие пальцы — никогда не угадаешь. Проверим, что на этот раз.

Поворачивается в сторону кухни.

Дорогая, принеси мне соль, пожалуйста.

Жена: Вот еще!

Тем не менее появляется из кухни, ставит на стол солонку и уходит.

Автор: Снова не угадал! Я же сказал, угадать совершенно невозможно. Что с ней такое происходит, будто и не ссорились вовсе?! Да уж, семейная жизнь сложна и непредсказуема, но все в этом бренном мире когда-нибудь заканчивается — закончится и она. А если не закончится, значит, изменится в лучшую сторону, потому как изменяться в худшую сторону уже некуда. Так мне пообещала одна уважаемая фирма, лидер на рынке фармацевтических продуктов.  

В сторону кухни.

Ты не забыла поперчить супчик, дорогая?..