Сцена 11

Утром в назначенный час все одновременно, как по команде, вылезают из палаток наружу. Рюкзаки упакованы с вечера и выволочены следом. Вот уже и палатки собраны и уложены.

Дядя: Как себя чувствуете, Иван Алексеевич?

Иван Алексеевич: Сердце колет.

Молчун: Ничего: поколет и перестанет.

Но видно невооруженным глазом: долго такой жизни Иван Алексеевич не выдержит. Повар совсем сер и еле держится на ногах, не может даже нести свой крохотный рюкзачок, так что Кеше приходится ему помогать. Не нарушая напряженную утреннюю тишину лишними разговорами, рыболовы принимаются сносить вещи с косогора. Пустынное в этот ранний час — впрочем, в более поздние часы тоже — озеро кажется спокойным. Тумана почти нет, и водное пространство просматривается до горизонта. Кеша с опаской вглядывается в воду, но стерляди не заметно: бармагычское прибрежное дно — светло-песчаное, подозрительными тенями не заслоненное. Молчун бесстрашно залезает в воду и начинает принимать рюкзаки, забрасывая их на борт «Брахмапутры». В это мгновение Кеша видит поодаль от катера маленького остроглазого судачка. Удивленный судачок бросает на беглецов простодушный взгляд, нехотя повиливает телом и уплывает.

Кеша: Он же на стреме! Сейчас стерлядь позовет!

Молчун: Ох, блин!

Рыболовы шумной толпой карабкаются по спускающемуся в воду трапу и в спешке отчаливают. Через полчаса сумасшедшего полета по водной глади катер благополучно входит в протоку. Кеша в последний раз окидывает взглядом Бармагыч, прекрасный, как никогда. Из-за горизонта поднимается бледный солнечный диск. Все островá, среди которых затерялся их необитаемый остров, представляются такими далекими и желанными, что хочется снова на них высадиться, и только воспоминание о вчерашнем пятне из обдолбанных стерляжьих тел вокруг потопленной лодки наводит на мысль, что не весь еще мир пронизан любовью и терпимостью, не все еще в порядке на нашей тесной коммунальной планете.

Занавес