23.

Автор: На следующее утро, едва ступив на заводской порог, он с отвращением понял: помнят вчерашнее собрание, не забыли. С Анатолием Ивановичем пока здоровались, но делали это как бы по принуждению, в силу пролетарской вежливости, а не по причине того, что людям приятно было видеть своего – увы, оказавшегося политически близоруким – парторга, пожать ему руку.

По пути в партком Анатолий Иванович заглянул на минутку в заводскую уборную и – что неприятно его поразило – наткнулся на новенький, уже вмонтированный в кабинку чехословацкий унитаз, возле которого, опробуя новинку, толклись несколько рабочих. Заметив приближающегося парторга, рабочие замялись, разошлись по соседним точкам, однако Анатолий Иванович не воспользовался освободившимся унитазом, еще вчера вызывавшим у него чувство законной гордости и интереса, а, как бы передумав, принужденно пожал плечами.

Парторг не осуждал рабочих – только себя. Зачем, зачем он не сообразил отослать унитаз обратно в Москву? Неужели посчитал, что работники его тракторостроительного завода сильнее нуждаются в унитазе, чем сам товарищ Сталин? Почему не осознал глубины текущего политического момента, а простая рабочая женщина с красивой грудью его осознала? Зачем настаивал на собственной правоте, когда его политическая слепота стала уже всем очевидна? А если так, не является ли он, заводской парторг, полноценным врагом трудового народа, не достойным ни сочувствия, ни оправдания?

Такими непростыми вопросами задавался Анатолий Иванович, покидая уборную под оценивающе-лукавыми взглядами тракторостроителей. Задавался – и не находил ответа.