Эпизод двадцать второй: Неприятности только начинаются

Тут мальчик обратил внимание на второй телевизор – «Горизонт», висевший поблизости. Пьеса закончилась, и Егор с Денисом переключились на прежний канал. Значит, Никитка-Один навсегда совместился с Никиткой-Два, и вместо двух одинаковых мальчиков снова образовался один. И очень хорошо, что образовался: пикантная сложилась бы ситуация, если бы из телевизора выбрался не один Никитка, а целых двое, представляете?

Один Никитка мог спрятаться под софой – дети там иногда прятались, – но долго ли под собофой продержался? Мама, когда пылесосила, наверняка обнаружила бы второго Никитку – вообразить сложно, какой бы дикий шум поднялся! Если из-за пропажи ребенка поднимается дикий шум, какой шум поднимется из-за лишнего ребенка, представить невообразимо. Хотя чего волноваться? Если ребенок пропал – это да, повод для волнения, а если обнаружился лишний, радоваться нужно: запасной ребенок в хозяйстве всегда сгодится. Первого Никитку можно послать в школу, а второй пусть в это время погуляет на улице или сходит на английский. Но вряд ли Никиткины братики смогут объяснить родителям преимущества запасного ребенка...

Такие сумасшедшие мысли вихрем пронеслись в голове совместившегося в одно целое Никитки, но мальчик не успел их обдумать, потому что увидел в «Горизонте» Дениса с Егором. Братики, сидя на полу с вытаращенными глазами, в свою очередь смотрели на Никитку из телевизора и от удивления не произносили ни слова. А вы бы не вытаращили глаза, увидев по телевизору своего старшего брата – не в обыкновенной телепередаче, а в художественном фильме про специальное штурмовое подразделение воздушной пехоты «Дабл-Ю»? Еще как бы вытаращили!

– Егор, Денис, это я! – крикнул Никитка. – Я в телевизоре. Только маме с папой ничего не говорите, а то исчезну!

У братиков вдобавок к вытаращенным глазам добавились разинутые рты.

– Киньте дневник в телевизор, и экран откроется, – кричал между тем Никитка. – Скорее, скорее, скорее!

Братики переглянулись.

– Мы не можем, Никита, – горько сказал Денис, приближая губы почти к самому экрану.

– Почему?

– Дневники забрали на проверку. Классная руководительница.

Такого удара судьбы Никитка не ожидал. Он заметался и задрожал.

– Посмотрите, твердый с вашей стороны экран или нет?

Егор подбежал к телевизору, пощупал рукой и сказал:

– Твердый. Как обычно. А ты как туда забрался? Он был мягкий?

– Не важно, потом расскажу, – закричал Никитка из телевизора. – Тетрадь, попробуйте сунуть тетрадь.

– Какую? По математике? – некстати переспросил Денис.

– Да все равно, какую! Быстрее!

Оба братика в поисках все равно каких тетрадей бросились к портфелям. Денис успел первым, и с тетрадью по математике в руках поспешил к телевизору.

Увы, экран остался твердым, как и прежде: проход не открылся.

Думай, Никитка, думай – если ничего не придумаешь, так и останешься в телевизоре. Родители тебя увидят, и ты навсегда исчезнешь: не помогут мамины обмороки и милицейские облавы. Тебя будут искать долго: сначала в обеих комнатах, потом на улице – в родном микрорайоне и остальных частях света. Поисковые экспедиции с озабоченными спасателями примутся прочесывать безлюдные таежные тундры и скалистые пустыни, высматривая, нет ли где потерявшегося мальчика. Взовьются в небо поисковые самолеты, фотографируя каждый клочок земной суши, спустятся в водные глади спасательные подводные лодки, выставив наружу дальнозоркие перископы. Все напрасно: никто не догадается, что искать Никитку Юрьева нужно не в диких амазонских джунглях и не на бескрайних тибетских вершинах, а в его домашнем телевизоре, куда мальчик по неосмотрительности полез за дневником, да и остался навечно.

Удостоверившись, что тетрадью открыть проход невозможно, Никитка напряженно думал, думал, но ничего не мог придумать. В соседней комнате заворочался папа. Сейчас папа проснется, увидит Никитку, и тогда... или в комнату войдет мама, увидит Никитку, и тогда...

Сгрудившиеся за Никиткиной спиной шоколадные машины для убийства во главе с Дюваль Дювала понимали плачевное Никиткино положение: тяжело вздыхали, звенели автоматами, но не могли помочь товарищу по оружию. Неужели пропадать – в тот самый момент, когда спасение близко?

Егор, продолжающий глазеть на старшего брата, которого показывали по телевизору, покопался в портфеле. Вытащил упаковку абрикосового джема, вскрыл и лизнул верхушку джема языком. И тут – о чудо! – по экранам «Айвы» и «Горизонта» как бы пробежала волна, экраны размягчились и задрожали.

– Понял, понял!.. – в восторге заорал Никитка.

Будучи на редкость сообразительным ребенком, он понял – понял, что проход в телевизор открылся не из-за дневника, а из-за абрикосового джема. Наверное, на кондитерской фабрике, где изготовляют абрикосовый джем, допустили технологический брак. Как иначе объяснить, что всякий съевший абрикосовый джем ребенок может пролезть в телевизор? Когда мама варит на завтрак геркулесовую кашу, никто после геркулесовой каши не лазит свободно по телевизорам. Это потому что каша сварена без брака. Видимо, на кондитерской фабрике недоглядели, и получился абрикосовый джем с необычным технологическим браком, в результате которого телевизионные экраны становятся проницаемыми. Строго говоря, безобразие – за такой джем надо увольнять с работы или лишать премии!

– Ешь, Егор, ешь свой джем скорее.. Скорее, скорее!

Егор в два присеста долизал джем. Экраны «Горизонта» и «Айвы» задрожали еще больше и стал походить... Да ни на что не стали походить – просто сделались проницаемыми. Путь к Никиткиному спасению был открыт! Лишь бы только папа в самый последний момент не проснулся.  

Дотянувшись огнеметом до «Горизонта», Никитка... с ужасом убедился, что проход действительно открыт, но только наполовину. для того, чтобы пролезть в квартиру, проход оставался слишком упругим – не доставало какой-то малости, завершающего штриха.

Что еще, кроме абрикосового джема, Никитка ел перед телевизионными приключениями?.. Только яблоко. Он ел яблоко – точно яблоко.

– Ешь яблоко.

– Я свое съел, – сказал Егор. – Осталось одно Денисово.

– Ешь скорей Денисово!

– Я Егору свое не отдам, – ляпнул несознательный Денис.

– Ешь, я тебе завтра верну!

– Все равно не отдам!

– Отдавай, а то уши надеру! – зарычал на несознательного братика командир десантно-спецназовского подразделения.

Денис подумал, подумал и кивнул – и хорошо, что кивнул, потому что в противном случае пришлось бы надрать ему уши. А как Никитка смог бы надрать Денису уши, если находился в телевизоре?

– На, возьми...

Едва Егор захрустел чужим яблоком, проход сквозь экран открылся окончательно. Абрикосовый джем действовал в полную силу только с яблоком: наверное, проход открывался в результате уникальной химической реакции между яблоком и абрикосовым джемом – такой странный технологический брак был допущен на кондитерской фабрике. Чего только не бывает на белом свете!

Егор с Денисом обрадовались, что проход открылся, и Никитка может выбраться наружу: им не терпелось посмотреть – ничего подобного они в жизни не видели.

– Я иду! – устало сказал Никитка.

«Айва» висела за перилами совсем рядом, но чуть ниже. Чтобы залезть в экран, Никитке предстояло перелезть за перила. Опуститься в экран Никитка мог только ногами вперед, что он и попытался осуществить. Ступать за перила было довольно страшно – хотя после висения над горной рекой относительно крепкие перила были сущим пустяком. Мальчик перекинул тело за перила, аккуратно примерился и погрузил подошвы в экран «Айвы». Проход был свободен.

Оглянувшись, Никитка помахал на прощание Дюваль Дювала, сержанту Джонсону, всем шоколадным машинам для убийства и остальным мстителям, столпившимся на веранде. Дюваль Дювала с остальными мстителями, не сдерживая рыданий, махали в ответ автоматами, а сержант Джонсон выщелкивал что-то прощальное костяшками пальцев. Никитка отпустил руки от перил, и теперь находился в вертикальном положении, причем нижняя половина его тела была погружена в телевизор. Близнецы с восхищением наблюдали, как из «Айвы» высовываются Никиткины, обутые в огромные спецназовские ботинки ноги.

Очутившись в родной комнате, ребенок с наслаждением потянулся, но – по привычке, приобретенной за время командования специальным десантным подразделением, – сразу вытянулся по стойке «смирно». По экрану «Горизонта» пробежала дрожь, и проход закрылся. Никитка понял, что проход закрылся навсегда – если, конечно, на кондитерской фабрике не допустят нового технологического брака. Проход закрылся, а ребенок вернулся к до-телевизионной реальности.

Операция по Никиткиному возвращению могла пройти тихо-мирно, если бы через секунду после ее окончания не случилось то неминуемое, что давно ожидалось – в большую комнату не вошла мама.

Вошедшая в комнату мама первым делом заглянула в телевизор. Картинка в «Горизонте» успела смениться: теперь телевизор показывал, как динозавр странного вида – с выразительной, постоянно гримасничающей мордой – несет в пасти смуглого, с узким разрезом глаз человечка, запутавшегося в кожаных лямках поломанного дельтаплана. Странного вида динозавр приносит человечка в гнездо и сажает на яйца.

«Высиживание яиц отнимает у любящих матерей всю заработную плату их мужей», – говорит человечку странного вида динозавр и ласково ему улыбается.

– Ужасы смотрите? – возмутилась мама и вырубила телевизор. Телевизионным ужасам она предпочитала передачи «Аншлаг» и праздничные концерты.

В этот момент мамин пристрелянный взгляд заметил спецназовские ботинки, в которые был обут Никитка, и маскхалат, который был на Никитку надет. Обнаружив выход, накопившееся мамино раздражение не замедлило излиться наружу.

– Никита, что на тебе за одежда? – мамин голос сразу напрягся, а взгляд сделался колючим и подозрительным. – Что за рванье, я тебя спрашиваю? – продолжала она сурово. – И где твоя школьная форма? И кто разрешил заявляться домой полвосьмого? И давно ты вообще заявился? И почему я не слышала звонка?

Как набравший полную скорость локомотив, мама, начав говорить, не могла остановиться вот так запросто, по первому требованию. Суть претензий к Никитке, высказанных во время торможения, сводилась к следующему.

К будущему лету Никитке нужно покупать новый школьный костюм, а денег нет и где взять, неизвестно. Не поэтому ли ребенок шляется в рванье, которое неизвестно откуда взялось? И вообще, дети совершенно от рук отбились, особенно младшие. Иногда такое в своих тетрадях понапишут, что смотреть тошно. Денис во вчерашнем домашнем задании три ошибки сделал в одном слове. А пишет как гусь лапой. А отец ни фига не делает – ему все равно. Раз в неделю гуляет с детьми в ближайшем лесопарке, да и то когда самому хочется. Сколько раз ему говорила, не бей комаров газетой, а он опять за свое, хоть кол на голове теши. И вообще семья на ее шее, а отец ничего не делает, только приносит домой деньги и полагает, что этого достаточно. Но он сильно заблуждается, потому что этого совершенно не достаточно. Мог бы помочь по хозяйству, например, вымыть к ее приходу посуду или пропылесосить пол в большой комнате. Не говоря уже о ремонте. Ремонт в квартире не делали десять лет, с того самого времени, как они сюда переехали. Обои со стен свисают.

С трудом затормозив, мама схватила Никитку, стащила с него маскхалат и принялась вертеть в руках.

– Что это за рванье, я тебя спрашиваю?

Голос ее продолжал набирать обороты, пока не приобрел совершенно уничижительную интонацию. В этот момент из кармана маскхалата высыпались бриллианты, которые Никитка захватил из разбитого самолета. Лицо мамы из уничижительного сделалось совершенно громоподобным – дети, хорошо знакомые с разрушительной силой спонтанного маминого раздражения, замерли в предчувствии финальной грозы.

– Какого фига ты положил в карман эти стекляшки?

Когда мама была раздражена, она могла не только «какого фига» спросить, а чего и покрепче.

Тут мама обратила внимание на огнемет за плечами Никитки: всего через десять секунд после того, как заметила неправильную Никиткину одежду. О женщины, рваную обувь сразу заприметят, а огнемет за плечами только через десять секунд!

– Какого фига ты притащил домой ржавую железную трубу?

Ну если огнемет, по мнению мамы, ржавая железная труба, значит, гроза прошла стороной.

Мама еще покопалась в карманах маскхалата и, ко всеобщему изумлению, обнаружила толстенную пачку иностранных денег, новеньких, в банковской обертке. Одновременно из-за Никиткиной пазухи был извлечен пострадавший при нападении крокодила дневник.

– Никита?!

Все дело в интонации, разумеется. Можно просто сказать «Никита», а можно так, что мороз продерет по коже. Мама сказала именно так, что Никитку мороз продрал по коже. Вы случайно не знаете, как Никиткина мама умеет продирать морозом по коже? Разозлите как следует свою маму, тогда узнаете. Нет, ничего гроза не миновала – Никитка полагал, что, выбравшись из телевизора, оставил неприятности позади, но это Никитка полагал. Настоящие неприятности только начинались.

– Никита?! – продолжала закатывать глаза мама.

Из маленькой комнаты послышалось нарастающее сопение проснувшегося и теперь желающего выключить телевизор отца:

– Дети, Татьяна, где пульт от телевизора? где пульт?..

Никитка совсем позабыл, что пульт от телевизора так и остался в джунглях, на месте падения. Дневник Никитка подобрал сразу, а подобрать пульт позабыл. Ничего, папа не барин – рукой дотянется и выключит свою «Айву», не лезть же Никитке обратно в телевизор за потерянным пультом. Да и где его в джунглях отыщешь?

– Где пульт от телевизора? Где пульт от телевизора? – не утихал в маленькой комнате папа, так и не отыскавший пульт и подозревавший в пропаже детей.

– Скорпион готов ответить на все вопросы, – блеснул серебристыми зубами Никитка.

Он столько пережил за последние часы, что никого уже не боялся: ни родителей, ни доктора Чонга, ни ядовитых вьетконговцев, ни даже школьной директрисы – никого-никого.