Сцена 6 Следующий вторник. Помещение кружка хорового пения при клубе работников текстильной промышленности. Занятие поэтической студии еще на началось — народ потихоньку подходит и рассаживается. Из Петиных знакомых пока никого. Сам Петя сидит какой-то просветленный, с сияющими глазами. Губы его все еще шевелятся, будто шевелились не переставая целую неделю. Петя: «Я помню чудное мгновенье. Передо мной явилась ты…». «На холмах Грузии лежит ночная мгла…». Я точно слышу. Это же так просто, как я раньше мог не слышать? В первом стихотворении ничего, безжизненная интонация, словно ровная серая дорога, а во втором — ритм, как будто с нее сворачиваешь, и каждый раз в нужном месте. Где-то сворачиваешь, а в другом месте ускоряешься, так что дух захватывает... Как я мог не замечать этого раньше? Заходит Саша. Привет. Саша: А, собутыльник… Привет. Петя: Слушай, я решил зыковский тест. Теперь знаю, почему «Я помню чудное мгновенье…» — плохое стихотворение, а «На холмах Грузии…» — хорошее. Саша: И почему же? Петя: Потому что… Ну потому что одно плохое, а второе замечательное. Не могу этого объяснить, но отчетливо слышу. Саша: Ты молоток. Смотрит по сторонам. Петя (усомнившись в собеседнике): А ты сам-то слышишь? Сам-то зыковский тест проходил? Саша: Ты тесту не придавай значения, это Зыков для понта напридумывал. Лажа все это. Петя (с сомнением): Ну да, напридумывал… Я же явственно слышу. Саша: Зыков тебе внушил, ты и услышал. Петя: При чем здесь Зыков? Я вот сейчас своими ушами слышу. «Я помню чудное мгновенье. Передо мной явилась ты…». Ничего не слышу. «На холмах Грузии лежит ночная мгла. Шумит Арагва предо мною…». А здесь чудная ритмика. Паузы так здорово расставлены. Так, оказывается, просто. Саша: Я же говорю, ты молоток… А о зыковских стихах что думаешь? Петя: Некоторые злые, а некоторые смешные. Надо еще подумать. Вдруг Зыков действительно гениальный поэт? Саша: Эге, гениальный… Только Сигизмундычу об этом не говори, а то взовьется. Вообще не говори, что зыковские стихи читал — Сигизмундыч их по политическим мотивам обсуждать не может. Поставишь его в неловкое положение. Подходит Ляля-паровоз. Ляля-паровоз: Здравствуйте, товарищи. Голова у вас уже не болит? Петя с Сашей: Привет. Нет, не болит. Ляля-паровоз (одному Пете): А рука у вас уже не болит? Петя: Зажило, как на собаке. Ляля-паровоз: Тогда я пойду, товарищи, поищу место. Садится на свободное место. Саша: Что-то никто сегодня не торопится… Появляется Позднышев. Здоровается за руку с Сашей, кивает Пете. Петя (ища, с кем бы еще поделиться своей радостью): А знаешь, Виталий, я наконец понял, чем «Я помню чудное мгновенье…» отличается от «На холмах Грузии…». Зыков был совершенно прав в том, что… Позднышев (сухо): Чрезвычайно любопытно. Отходит, чтобы занять место в последнем ряду. Постепенно помещение заполняется народом, однако Андрея Сигизмундовича все нет как нет. Наконец он появляется, однако усы у него в сравнении с прошлой неделей уже не такие пушистые. Они настолько съежились и обвисли, что не сразу становится заметна полная растерянность, в которой пребывает руководитель поэтической студии. Вслед за Андреем Сигизмундовичем появляется Маша с покрасневшими глазами. Она встает в дверях, будто и не собирается садиться. Андрей Сигизмундович (хрипло): Приветствую собравшихся здесь любителей русской поэзии, но сегодняшнее занятие не состоится. Одного из наших товарищей… (Прочищает горловые связки)… Один из наших, самых талантливых и уважаемых товарищей… В общем, Виктор Зыков умер, поэтому сегодняшнее занятие не состоится. Если быть точным, его вчера вечером убили… Голос с задних рядов: Черт! С передних рядов: Кто такой Зыков? Это такой умный в пиджаке, который реплики с места подавал? Со средних рядов: Как убили? Андрей Сигизмундович: Извините, дорогие участники студии, я не в состоянии говорить. Прошу меня понять. Огромная просьба всем разойтись по домам. По привычке пытается распушить усы. У него ничего не получается, и руководитель студии, сгорбленный и несчастный, уходит. Все, потрясенные, бросаются к Маше за разъяснениями. Маша (то утирает платком глаза, то снова плачет): Мы вчера должны были созвониться… А он не позвонил… Я сегодня звоню, хочу спросить, придет ли на студию… Как-то странно — соседки трубку берут, а как услышат, что Зыкова, на рычаг бросают… Я третий раз звоню, говорю, что из студии… А его… Приехала… Соседи в шоке, все рассказали… Вчера подходит к подъезду в три часа дня, со скамейки поднимается какой-то человек, спрашивает: «Зыков?»… И, не дожидаясь, ножом в сердце… Позднышев (с нехорошей интонацией): Ножом в сердце? И больше ни одного удара? Маша всхлипывает и кивает. Маша: …И дёру через пустырь… Соседка поодаль проходила, все видела… Я пока отревелась, быстрей в клуб… По пути Андрея Сигизмундовича встретила… Ляля-паровоз (вскакивая на стул): Погиб поэт, невольник чести. Все смотрят на нее с ужасом. Позднышев: И что милиция? Соседей, небось, не очень-то и расспрашивали? Маша (ревет): Да не знаю я… Тело в морг увезли, протокол составили и уехали… Позднышев: Понятно. Саша (гладит Машу по руке): Успокойся ты, Зыкова уже не воротишь. Петя: Милиция этого хулигана обязательно найдет. Позднышев: Ты о чем, парень? Петя: Милиция найдет гада. Позднышев (тихо): Не найдет. Петя: Найдет и посадит. Их всегда находят и сажают. Саша: Следствие ведут знатоки. Позднышев: Слушай, парень, ты как полагаешь, зачем хулигану бить ножом в сердце незнакомого человека и убегать? Петя: Не знаю. Позднышев (еще тише, почти про себя): Задание у него такое, ликвидировать нежелательный объект, понял? Петя (с изумлением): От кого задание? Кому, хулигану, задание? Кого ликвидировать? Позднышев: От органов, в которых, по твоему выражению, работают одни профессионалы. Вот они свою грязную работу профессионально и выполняют, как могут. Стихи зыковские читал? За ним и другие мелкие делишки по части диссидентства значились. На примете он у органов был, понял теперь? Петя (широко открывая глаза): Да ты чего, Виталий? Ну есть там антисоветские стихи, так не убивать же за это? Ну дело бы завели, из Москвы выслали. Да и как убивать, без суда? У нас со времен царизма никого без суда не убивают. У нас государство народное. Позднышев (больно ухватывая Петю за порезанную руку): Ну конечно, государство народное. Тогда отвечай, показывал зыковские рукописи кому-нибудь или не показывал? Петя (испуганно): Нет. Саша: Отстал бы ты от него, Виталий. Зыков кому только свои стихи не совал. Всем желающим. Позднышев (с ненавистью глядя на Петю): Извини, Петя, это я пошутил. Помнишь, как ты за Пушкина обещался отомстить, если бы жил в пушкинскую эпоху? За Зыкова отомстить слабó? Говоришь, «пришла с ямщиком телеграмма»? Вот уж несчастье так несчастье. Уходит. Остальные тоже взволнованно расходятся. Петя остается один в опустевшем помещении. Дрожащими руками достает из дипломата зыковские стихотворения, запачканные просохшей кровью, невольно оглядывается, не видит ли их кто, и тут же прячет обратно в дипломат. Так, в глубокой задумчивости, сидит довольно долго. Петя (одними губами): Отомстить, значит? А что, это идея — отомстить. Кишки выпустить и сердце вырвать. Неплохо бы было. «На холмах Грузии лежит ночная мгла. Шумит Арагва предо мною…» В комнату заходит пожилой уборщик, с ведром и шваброй, и начинает влажную уборку. «Мне грустно и светло. Печаль моя светла…» Уборщик (голос у него липкий до паскудства): Слышь, паренек, ты ведь один в студии остался? Петя: Один. Уборщик: Давай отсосу. Петя (удивленно приподнимая голову): Чего-о? Уборщик: Давай отсосу, поэт, тебе понравится. Петя: Да иди ты… Побледнев, достает из дипломата все ту же выкидуху и делает полтора шага в сторону уборщика. Звонко щелкает лезвие. Уборщик (опрокидывая ведро): Ничего я тебе не говорил. Тебе, паренек, почудилось чего-то. Никто тебе ничего не поверит. Пошел вон, занятия ваши давно кончились! Сейчас закричу, а внизу милиционер с пистолетом дежурит. Петя, усмехнувшись простоте общения с людьми, выходит будто во сне. |
|
Приветствую Вас, Гость
Четверг, 18.04.2024, 04:34
Михаил Эм © 2014 | Бесплатный хостинг uCoz