Сцена 6

Готовится тройная уха. Если кто не знает, как она готовится, то я тоже не знаю. Общепризнанного рецепта не существует. Некоторые утверждают, что тройная означает — на тройном бульоне. Сначала в кипяток кладется мелкая рыбешка, завернутая в марлю, чтобы не развалилась и не замусорила чистый, как слеза, бульон. Через некоторое время мелочь из котелка вынимается и выбрасывается, а в еще не созревший бульон кладется рыбешка покрупнее. Со второй порцией рыбы поступают так же, как с первой. Наконец, в третий и окончательный раз кладутся заранее очищенные и порезанные куски самой крупной и вкусной рыбы, которые варят уже до готовности. Этот рецепт вызывает определенные сомнения. Основной навар дает крупная рыба, поэтому заваривать мелочь для получения навара или какого-то особого вкуса бессмысленно. Более правдоподобным представляется второй рецепт, отличающийся от первого, сомнительного, тем, что рыба варится трижды, но каждый раз крупная рыба, а не мелочь. Однако и данный рецепт нельзя признать классическим, поскольку после первых двух варок давшую навар рыбу полагается выкидывать. Выкидывать мелочь еще куда ни шло, но выкидывать крупную рыбу кажется расточительством в случае даже самой успешной рыбалки. Поклонники третьего способа поступают наиболее мудро. Отваренную в первые два захода крупную рыбу они не выкидывают, а складывают в мисочку, бросая ее содержимое обратно в бульон уже после третьего захода. Данный способ можно было бы считать оптимальным, если бы не возможность отваривать все порции рыбы совместно, хотя более продолжительное время. Некоторые, впрочем, так свою уху и приготовляют, все равно именуя ее тройной. Как не существует единого метода варки тройной ухи, точно так же не существует единого мнения по поводу того, что следует класть в тройную уху кроме рыбы. Поваренную соль, черный перец и головешку добавляет в уху большинство рыбаков — головешку, разумеется, для того, чтобы послушать, как она рассерженно зашипит в бульоне и потухнет. Что же касается других ингредиентов, нешуточные споры разгораются вокруг того, добавлять в уху картошку, либо пшено, либо картошку с пшеном, либо вообще ничего не добавлять, считая тройную уху блюдом исключительно рыбным, портить которое вкусом других продуктов преступно. Все это говорит об иррациональности приготовления классической тройной ухи, невозможности установить оптимальный ее состав и рецепт. Если вы, даже в самой дружеской и сплоченной компании, начнете доказывать преимущества собственного способа приготовления или, не дай Бог, назовете приготовленную другим рыбаком уху не тройной, вам, пожалуй, могут и в морду дать. Вместе с тем рыбаки совершенно солидарны друг с другом в том, как тройную уху следует употреблять: горячей, сразу после снятия с костра, под холодную водку. Тут наступает всеобщее и повальное торжество гастрономии. Все расползаются в разные стороны, чтобы утолить первое чувство голода и жажды, а утолив, вновь сползаются в кучку, чтобы начать специальное рыболовное общение. Данное специальное общение составляет третий — после приготовления и употребления — этап того, что и именуется на профессиональном рыбацком сленге тройной ухой.

Кеша (достигнув названного третьего этапа где-то через полчаса после начала приема тройной ухи, с пластмассовым стаканчиком в руке, спрашивает Молчуна): Так Бармагыч — рыбное озеро?

Молчун: Да вроде.

Кеша: А нам с дядей почему не везет?

Молчун: Владимиру Федосеевичу всегда не везет (отвечает Молчун и переглядывается с Кешиным дядей, видимо, имея в виду какие-то общие, обидные для того институтские заморочки).

Кеша: Я вот думаю перемет поставить.

Молчун: Это зря, на перемет ничего не возьмет. Для перемета ямы нужны, а ямы здесь подальше.

Настенька (вклиниваясь в мужской разговор): А мы вечером переметы поставим, Молчун?

Молчун (морщится): Нет, мы будем блеснить судака.

Настенька: Ой, это вот на такого? (Показывает на тарелку). Вкусненький.

Молчун: Судак вроде хорошо берет. Не жор, конечно…  

Настенька: Жор? Это когда рыбе хочется кушать?

Молчун (Настеньке): Угу. (Всем остальным). Жор надо караулить, но уж если выкараулил, тогда не зевай. Когда жор, рыба дуреет, берет на голый крючок. Активный биологический период, блин! Будет клевать не переставая, пока жор не кончится. Но уж если жор кончился, все, баста — можешь ловить сколько хочешь, все равно ничего не поймаешь.

Дядя (улыбаясь светлым воспоминаниям): Вот, помню, у нас на Залупони клевало беспрерывно. Когда жор кончался на Большой Залупони, тут же начинался на Малой. Кончался на Малой — начинался на Большой, и так четыре недели отпуска. Причем рыба жрала буквально все, что на крючок насадишь: червяк, мотыль, муха, кузнечик, лягушка, рыбий глаз, ноготь, шарик пенопласта — без разницы. А поскольку мы стояли как раз между Большой и Малой Залупонью, нам было все равно, где и на что ловить. Одни с утра уходили на Большую Залупонь, другие — на Малую. Кто-нибудь обязательно мешок рыбы приносил… Иннокентий, плесни себе еще ухи. Когда такую наваристую попробуешь?

Кеша предпочитает плеснуть не ухи, а водочки, а потом спрашивает:

Кеша: А во время жора любая рыба клюет?

Молчун: Обычно жрет одна порода. Однако иногда берут сразу несколько пород. Помню, однажды я — года три назад дело было — поехал на кружки ловить. И тут как начало брать! Берет и берет, не успеваешь кружки перезаряжать. Пришлось высадить приятеля на берег, чтобы он кружки на берегу снаряжал, а самому брать снаряженные кружки и на месте выставлять. Потом, как рыба кружок перевернула, прямо не распутывая кидал их в лодку и свозил на берег, а сам брал новые кружки. Так вот, тогда клевали речные хищники: судак и щука. Судак был некрупный, мерный, а вот щука попадалась крупновата. Ох, блин, и наловили мы! (Оборачивается к Кешиному дяде). Жалко, Владимир Федосеевич, вас тогда с нами не было.

Дядя: Ну, Витенька, судаков и щук с тем, что мы на Залупони брали, разве сравнишь? Особенно на Большой Залупони. Там сомы стокилограммовые брали. Вот они жрали так, что не обрадуешься. Когда весло сломалось, мы всерьез обсуждали, не легче ли зацепить сома и на нем, как на моторе, на другой берег переправиться. А что? Когда большого сома с лодки зацепишь, он же тянет точно паровоз, пока окончательно из сил не выбьется или леску не оборвет. Силища-то у рыбы ого-го-го, несказанная!

Молчун: Это что, Владимир Федосеевич. Я помню, мы однажды зацепили сома на перемет, однако вытащить не смогли. В Сибири дело было. Сом тяжелый попался, килограммов двести, не меньше. Как быть? Да как обычно: подцепили веревку к машине —  у одного из наших «ГАЗик» почти новый был — и стали тянуть. Приятель по газам, а эта сволочь (под сволочью Молчун разумел сома) как рванет изо всех сил, и «ГАЗик» задним мостом в реку втащил! Приятель за топор, чтобы веревку перерубить. Какое там! Сом второй раз рванул, всю машину в воду и затащил. Ушла под воду целиком, только ее и видели. Сколько ни ныряли, так и не смогли найти — видно, оттащил ее далеко от берега, может, за ближайший поворот даже, на самую глубь. Хорошо еще, без человеческих жертв обошлось: шофер в последнее мгновение выпрыгнуть успел. Вот это сомище так сомище попался, настоящий сибирский, я понимаю!

Кеша (потрясенный силищей сибирского сома): А что дальше было?

Молчун: Да ничего. Остались, блин, без машины. А до ближайшего населенного пункта триста километров пешком. По тайге топали, по дороге грибы жрали… а вещи, какие не утонули вместе с «ГАЗиком», на себе перли. Вот это, я понимаю, жор!

В таких беседах рыболовы коротают послеобеденное время.