Сцена 7

На следующий день. Одна из лондонских улиц, а именно Риджент-стрит. Маркс и Энгельс, которым удалось-таки отделаться от Пиппера, прогуливаются, делясь новостями и обсуждая политическую ситуацию.

Маркс: Что в Манчестере? Никаких признаков экономического кризиса?

Энгельс: Никаких.

Маркс: Ничего такого, что наблюдалось четыре года назад? Ни массового банкротства спекулянтов железнодорожными акциями и торговцев колониальными товарами? Ни последующих крахов земельных банков с неминуемым закрытием предприятий в соседних промышленных округах?  

Энгельс: Увы, увы.

Маркс: Рабочие, изможденные экспроприацией их труда во благо угнетающих классов, не протестуют? Посовещавшись, не собираются группами для строительства баррикад? Не ломают машины, из-за которых одна часть пролетариата полностью лишается работы, а другая принуждается к тому, чтобы продавать свой труд еще более задешево? Не жгут фабрики? Не насилуют дочек богатых промышленников?  

Энгельс: Ничего о таком не слышал.

Маркс: Значит, в Манчестере так же тихо, как в Лондоне?

Энгельс: Тише некуда.

Маркс: Плохо дело. А ведь период кризиса, как и период процветания, в Англии наступает раньше, чем на континенте. Первоначальный процесс всегда происходит в Англии, которая является демиургом буржуазного космоса. Кризисы порождают революции прежде всего на континенте, но причина их все же находится в Англии. В конечностях буржуазного организма насильственные потрясения и должны происходить раньше, чем в его сердце, где возможностей компенсирования больше. Хотя степень воздействия континентальных революций на Англию является барометром, показывающим, в какой мере эти революции действительно ставят под вопрос условия существования буржуазного строя и в какой мере они касаются только его политических образований.

Останавливаются около знакомой Марксу витрины. Электродвигатель из нее убран.

Знакомое место. Недавно на этой витрине был выставлен электрический движок, натолкнувший меня на мысль, что любой механизм, изобретаемый вследствие определенного уровня развития производительных сил, становится гробовщиком этого уровня, неминуемо переводя человечество на следующий.

Энгельс иронически смотрит на пустую витрину. Маркс замечает это и крякает от огорчения.

Н-да…

Поворачиваются к витрине спиной.

Недалеко, буквально в двух шагах от этой витрины, со мной случилось презабавное происшествие. Можешь себе представить, генерал? Твой приятель — это я-то! (тычет себя пальцем в грудь и смеется) — забрел в гадательный кабинет, и гадалка, противная полуслепая мегера, чуть ли не вторая Кассандра, увидела в моей степенной фигуре… как полагаешь, кого? Капитана в отставке, просоленного морского волка, избороздившего моря обоих полушарий.

Энгельс (улыбается): По-моему, не похож.

Маркс: Никогда в жизни я так не потешался над человеческими предрассудками и суевериями. Не развеяться ли нам и сейчас? Идем, генерал, заглянем к старухе. Что-то она скажет на сей раз?

Тянет Энгельса за плечо.

Спорим, что тебя определит не меньше чем боцманом.