Позвольте представиться,



Приветствую Вас, Гость
Четверг, 28.03.2024, 23:47


Сцена 2

В поэтическую студию «Горизонт», что при клубе работников текстильной промышленности, входит на негнущихся ногах Петя.

Петя: Скажите, здесь в поэты записывают?

Чей-то сердобольный голос: Да ты проходи, парень, не тушуйся. Садись на стул, сейчас начнется…  

В помещении кружка хорового пения свободно расположились полтора десятка участников. Мужчины и женщины; много молодежи, но попадаются тридцати- и  даже сорокалетние; одетые по последней моде и совершенно к ней равнодушные. Среди участников два бородача, один лысый, один человек с нарушенной координацией движений, один явно ненормальный и один военнослужащий. Случайный наблюдатель изумился бы, что заставило столь разношерстных людей собраться под одной крышей, если только это не крыша вокзала. Лишь с появлением в студии ее руководителя Андрея Сигизмундовича, миниатюрного мужчины с пушистыми усами, вопрос проясняется.

Андрей Сигизмундович (распушивая усы еще больше): Приветствую собравшихся здесь любителей русской поэзии! Как написал Пастернак: «Любить поэзию не грех, греховней может быть другое».

Голос с первого ряда: Не ври, Андрюша, это не Пастернак, это ты написал…

Андрей Сигизмундович (весело): Ты не ошибся, Зыков, эти строки написал я. Сегодняшнее занятие я решил начать с проверки эрудиции участников нашей студии, и что я вижу? Нефальсифицированного автора приведенной цитаты смог назвать один Зыков… а другие? Неужели остальные участники поэтической студии «Горизонт» не читали стихов Пастернака? Или, страшно подумать, они не читали стихов своего преподавателя? Между тем, читать следует классиков не только первого, но и второго ряда…  

Зыков (с сомнением): Кгм…

Андрей Сигизмундович: Зыков, не срывай мне занятие! Если хочешь обозвать меня классиком третьего ряда, я предоставлю тебе слово, как только закончу выступление. О чем это я говорил? Вот, вспомнил... Неужели остальные участники поэтической студии «Горизонт» не читали стихов своего непосредственного учителя, можно выразиться, преподавателя?

Зыков: Андрей, где они могли прочитать твои стихотворения, если у тебя ни одной книжки не вышло?  

Андрей Сигизмундович: В советской периодике. Например, в газете «Комсомольская правда». Кто хочет правды, тот всегда найдет. К тому же я неоднократно, по просьбам публики, зачитывал свои стихотворения в студии.

Зыков: К сожалению, не все из присутствующих имели счастье их слышать.

Голос из задних рядов: А некоторые, к сожалению, — так неоднократно…

Женский голос (визгливо): Зыков и кампания, прекратите срывать занятие! Мы не вас сюда пришли слушать, а Андрея Сигизмундовича как знатока русской поэзии.

Зыков разводит руками.

Андрей Сигизмундович: В чем Зыков совершенно прав, так это в том, что не все из присутствующих могли меня слышать. Среди участников новой поэтической студии действительно появились новые лица… Точнее – одно новое молодое лицо. Это замечательно, что ряды поклонников русской поэзии растут, как на дрожжах. Но давайте попросим это новое лицо, знакомства ради, почитать что-нибудь из своих, как мы заранее уверены, выдающихся сочинений. Их у него, по-видимому, целый дипломат.

Тот же голос из задних рядов: …Вагон.  

Андрей Сигизмундович (торжественно указывая пальцем в направлении Пети): Да, уважаемый юноша, я вас имею в виду… Прошу на всеобщее обозрение. Пожалуйста!

Петя с неестественно выпрямленной спиной выходит на всеобщее обозрение. В руках у него дипломат.

Петя: Моя фамилия…

Андрей Сигизмундович: Здесь собрались любители русской поэзии, называющие друг друга по именам.

Петя: А вот товарищ…

Кивает в сторону Зыкова.

Андрей Сигизмундович: Зыков нам не товарищ, а наказание Божье. Можете называть его Виктором. А вас как зовут, юноша?

Петя: Меня зовут Петр.

Андрей Сигизмундович: Что вы нам сегодня прочитаете, Петр?

Петя: Стихи.

Андрей Сигизмундович: Мы — само внимание.

С задних рядов слышится смешок.

Петя (крепко прижимая дипломат к животу): Сначала я хочу сказать несколько слов о себе. То есть не о себе, а о том, как я пришел в поэзию. Я учусь в институте. Пишу стихи с двенадцати лет, и мне они очень нравятся. То есть мне нравится писать стихи. По большей части я пишу лирику, но у меня встречаются и философские стихотворения, есть даже три сонета. Есть еще героическая поэма, которую я пока не закончил. Ее я, наверное, прочитаю на следующем занятии.

С задних рядов слышатся уже два смешка. Петя верно соображает: что-то идет не так, и решает поскорей ухватить быка за рога.

Сейчас я вас ознакомлю…

Раскрывает дипломат и ищет самое лучшее свое стихотворение.

Наверное, с чем-нибудь философским…

В студии плохо скрываемое ожидание.

Андрей Сигизмундович: Петя, прежде я хочу предупредить вас о порядке чтения произведений, принятом в поэтической студии «Горизонт». Вы можете читать стихи сколько вам вздумается, но только до тех пор, пока кто-нибудь из присутствующих не скажет «нет». Как только слово «нет» будет произнесено, вы должны немедленно остановиться, если даже не успели окончить и первый десяток стихотворений. Таковы наши правила. Но я надеюсь… (грозно смотрит на участников)… что никто не посмеет остановить молодого поэта раньше, чем это принято в цивилизованном обществе.  

Кто-то из студийцев, закрыв рот ладошкой, улыбается и мотает головой в знак того, что — нет, никогда.

Начинайте, Петя…

Петя: Лучше я прочитаю что-нибудь из любовной лирики…

Кладет вынутые было листки обратно в дипломат и принимается за новые поиски.

Андрей Сигизмундович: Послушайте, Петр, а стихотворений про паровоз у вас случайно нет? Забыл предупредить про второе обязательное правило: никаких стихотворений про паровоз.

Общий смех. Все смотрят в сторону некрасивой девушки с апоплексически румяными щеками, отчего та становится еще румяней.

Петя (растерянно): Про паровоз?

Андрей Сигизмундович: Таковы порядки. (Указывает на румяную девушку). Это наша Ляля. Она однажды прочитала забойное стихотворение про паровоз, после чего мы ввели запрет на паровозную тематику. А вы, Петр, читайте, что хотите — кроме, конечно, стихотворений про паровоз. Читайте лучшее из того, что создали.

Петя: Тогда я, пожалуй…  

Неожиданно дипломат переворачивается и выпадает из его одеревеневших пальцев. Петя оказывается в ворохе рукописных листков почти по колено. Вместе с бумагой на пол грохается что-то тяжелое, издающее при падении  самопроизвольный металлический лязг.

Ах ты…

Петя принимается судорожно подбирать листки. В студии веселье. Наиболее легкомысленные из участников держатся за животы, наименее легкомысленные — улыбаются краешками губ.

Мать твою…

Петя вытягивает из бумажного вороха выкидуху — большой нож с выдвигающимся лезвием. Как видно, во время падения дипломата лезвие ножа раскрылось, и собиравший бумаги Петя порезался. Теперь Петя, сильно побледневший, стоит посреди студии с раскрытой выкидухой в левой руке, в то время как с его разрезанной правой руки прямо на белый бумажный ворох капает кровь. Общее веселье, как по мановению волшебной палочки, прекращается — сложно сказать, при виде крови, раскрытой выкидухи или того и другого.

Петя (по инерции): Мать твою… (Растерянно, не выпуская выкидухи из рук, поворачивается в сторону руководителя студии).

На лицах студийцев отображается безмолвный ужас.

Андрей Сигизмундович (мужественно распушая усы): Юноша! Это обитель муз, а не спортзал для занятий карате!

Петя (заметив всеобщее смятение): Нет… Вы не так поняли… Это выкидуха. Мне приятель из армии вернулся, подарил.

Голос из задних рядов: Из армии или из зоны?

Петя (испуганно): Какая еще зона?..

Прячет лезвие и убирает выкидуху в дипломат. Кровь продолжает капать на белые листы.

Женский голос (не тот, который возмущался Зыковым, а другой): Господи, да перевяжите же его…

Зыков: Машка, быстро на проходную, принеси бинт и зеленку!

Привлекательная рыжая поэтесса, не теряя достоинства, выскальзывает за дверь.

Чистый носовой платок у кого-нибудь есть?

Андрей Сигизмундович: Возьми мой, Зыков.

Зыков перевязывает Петину руку платком. Тут же возвращается рыжая с зеленкой и бинтом. Испорченный кровью платок возвращается Андрею Сигизмундовичу, а Петину руку заливают зеленкой и, уже накрепко, перехватывают бинтом.

Маша: Петя, как ты себя чувствуешь?

Петя (стыдясь переполоха, который натворил): Да все нормально. Ерундовый порез.  

Маша: С тобой всегда такие проблемы?

Петя: Нет.

Кто-то из добровольных помощников, смяв Петины заляпанные кровью бумаги в одну большую окровавленную кучу, засовывает их обратно в дипломат.

Зыков: Порез действительно неглубокий, заявляю как бывший медицинский работник. Даже швы накладывать не нужно.

Андрей Сигизмундович: Продолжим общение с музами или прервемся на время? Полагаю, сегодня Петра следует освободить от чтения произведений.

Те, кто остался сидеть, отрывают зады от сидений.

Петя (протестующе жестикулируя забинтованной рукой): Нет, не надо меня освобождать, прошу вас! Я прекрасно себя чувствую. Это же так, царапина. Я вам просто обязан что-нибудь прочитать, самое заветное.  

Все послушно опускаются на сиденья. Атмосфера после кровавого происшествия неуловимо изменилась: ни одного необязательного звука, ни одной неодобрительной ухмылки. Все суровы и внимательны, стараясь не пропустить мимо ушей ни единого Петиного слова.

Вот это…

Вытягивает из окровавленной кучи листок.

Про великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина…

Декламирует с выражением.

У Пушкина дома драма.
Рыдают отец и мать.
Пришла с ямщиком телеграмма —
Деревню хотят отобрать.

По студии прокатывается легкое дуновение.

Михайловское отобрать…

(Продолжает между тем Петя чтение своего произведения)…

Голос из задних рядов: Сатрапы, ядрена мать!

Попадание настолько убийственное, что дуновение ветерка прекращается. Наступает оглушительная пауза.

Женский голос (выдыхает): Н-нет!

После чего стены кружка хорового пения сотрясает гомерический хохот. Хохочут все, самые легкомысленные и совсем не легкомысленные, даже военнослужащий.  

Андрей Сигизмундович (не выговаривая от хохота): Пе-пе-петя! Не-ме-ме-длен-но пре-пре-кра-тите чте-те-тение!

Распушив усы, берет себя в руки.

Слушатели сказали «нет», поэтому вы обязаны прекратить чтение. Я, вспоминаю, тоже одно юмористическое стихотворение написал…

Зыков: Андрюша, без личных воспоминаний.

Истерика между тем продолжается. Кто-то валится со стула, что вызывает новый приступ смеха. Этот новый приступ приводит к новому взрыву, и так по нарастающей. Даже Петя, недоуменно замолчавший, начинает ухмыляться вместе со всеми. Оказывается, его стихи — юмористические.

Андрей Сигизмундович: Садитесь, садитесь на место, юноша! И руку случайно обо что-нибудь твердое не заденьте.

С почетом провожает Петю до его стула.

Начинаем обсуждение прочитанного… Хотя, конечно, прочитано было всего несколько строк… Но зато каких!.. Так есть желающие выступить?

Какое там выступить! Ситуация вышла из-под контроля: все говорят и никто никого не слушает, атмосфера исключительно бестолковая и раскрепощенная. Вперед с трудом протискивается румяная девушка, автор запрещенного стихотворения про паровоз.

Ляля-паровоз (с пафосом): Товарищи, я не понимаю причин вашего смеха. Это же очень искренние и самостоятельные стихи! Искренность в поэзии надо не только приветствовать, но и развивать!

В помещении кружка хорового пения полная неразбериха.

Андрей Сигизмундович: Дорогие любители русской поэзии, я вынужден досрочно прекратить сегодняшнее занятие. Это уже не поэтическая студия — собрание молодых талантов, так сказать, — а вакхическая оргия или ведьминский шабаш. Еще минута, и нас погонят из клуба работников текстильной промышленности. Поэтому до следующего вторника! Огромная просьба покинуть помещение, пока еще какой-нибудь неприятности не случилось… Всё, меня здесь больше нет. Предупреждаю, что без руководителя поэтической студии любые ее собрания незаконны.

Распушив усы, удаляется. Участники, сбиваясь на отдельные группки и продолжая по инерции куролесить, тоже начинают помаленьку расходиться. Зыков, в сторонке, переговаривается с Машей и еще несколькими участниками.

Зыков: Эй, Петя!  

Петя сидит как сидел, с остекленевшим взором, не в силах помыслить, что же произошло: то ли он имел оглушительный успех, то ли дальше и жить не стоит.

Петя: А? Что?

Зыков: Не желаете к нашей компании присоединиться?

Маша (под ручку с каким-то типом, которого зовут Сашей): Петя, мы тебя приглашаем.

Петя: Куда присоединиться?

Берет в руки дипломат.

Зыков: Да тут недалеко. Отметим знакомство. Если, конечно, рана не беспокоит.

Петя: Нет, рана не беспокоит.

Зыков: Тогда пошли. (Ко всей компании). По сколько скидываемся?

Саша: По у кого сколько есть.

Протягивает Зыкову три рубля.

Зыков: Образно мыслишь. Сразу чувствуется поэт, прибывший из глубинки.

Петя: У меня только рубль двадцать.

Зыков: Ну и у остальных кое-что найдется. На пару бутылок хватит. Женщины… (выразительно смотрит на Машу)… от уплаты членских взносов освобождаются. Ну сами посудите, какие из женщин члены?

Маша (смеется): Зыков, не хами.

Зыков: Ведь освобождаются, Виталий?

Позднышев: Само собой.

Это тот мужчина, который подавал острые реплики из задних рядов. Все направляются к выходу, когда путь им перегораживает Ляля-паровоз.

Ляля-паровоз: Возьмите, Зыков, у меня тоже есть деньги.

Протягивает два рубля. Зыков тяжело вздыхает, но берет.

Зыков: Что же, попрошу дорогих гостей на ранчо…

Помещение кружка хорового пения пустеет.


Михаил Эм © 2014 | Бесплатный хостинг uCoz

Рейтинг@Mail.ru