Сцена 6

Через некоторое время, в избе Посошковых. Ивашка на дедовом месте, что-то сооружает: какую-то деревянную коробку с выступающей сверху металлической скобой. В избу заходит Ромашка, с правым плечом на перевязи.

Ромашка: Что делаишь, братка?

Ивашка показывает изделие.

Ивашка: Молньи буду овомо улавливати.

Ромашка: Молньи?!

Ивашка: Их.

Поправляет скобу.

Ромашка: Да як же ты молньи в короб улавливати?

Ивашка: Съде, братка, провод железный прикрепити, да и заброшу его на жерди подлиньше на нашу стреху. А там грозы дожидатися буде. Кады молнья вдарит, то попаде в провод железный и по нему в ловушку мою прибегае. А оттудовы выбраца ей никак не мочно.

Ромашка слушает, раскрыв рот.

Ромашка: Начто тебе молньи?

Ивашка (раздумчиво): Молнью ко многому приспособити мочно. Али тоненьку медну пластину взяти да к молньи подключити, дабы во тьме светом ярким светилась заместо лучины; али еще што. А мочно молньей из фузеи пуляти. Прикидывал я таки и сяки, должно бы саженей на тысчу молньей из фузеи прицельно бити.

Ромашка: В кого пуляти задумав, братка?

Ивашка: А вот придути солдаты, в Петропавловку меня заточати, их, можа, из молньи и постреляе.

Ромашка (спадая с лица): За што ж к тебе, братка, солдаты придути?

Ивашка: А ты не знае?

Ромашка (шепчет): Не знае.

Ивашка: Естли Аврамия-монаха пытать буде, скаже он мое имя. Али я тебе о том не жаловалси?

Ромашка: Типун те на язык.

Ивашка (с горечью): Зачем я, дурень, согласилси, штобы Аврамий мои грамотки Государю передал? Самому надоть было. Я придумав, мне и пред Государем отвечати. Душу монашью поназря погубити.

Ромашка: Можа, и не скаже Аврамий о тебе… 

Ивашка: Не о себе, об его душе загубленной пещусь. Запытают монаха в карауле али забвением уморят. Надо бы, Ромашка, положить устав недвижимый такой, еже судья, вшед в канцелярию и седши на место, первее велел бы колодников, что их есть, поставить перед себя налицо и спросил бы всех порознь, хто в чем сидит, и у коего подьячего дело его, то справитца з делом. И буде дело до кого невеликое, то того ж часа и решить ево, а буде коего дела решить того часа невозможно, то велел бы того свободить на поруки или на росписку или за пристава и положил бы срок, когда коему явитца.

Ромашка (жалобно): Уйтить те надобно, братка, подале от сих мест…

Ивашка: Без пашпорта не уйтишь далече.

Принимается за ловушку для молний.

Ромашка: Олфер Онтропыч пашпорт тебе справити поможа.

Ивашка: Расхотети я в купецкие прикащики, Ромашка. Господь-Христос мне отсоветовав.

Ромашка: Дело то купецкое, выгодное.

Ивашка: Покупателей обкручивати да переторговывати? Не хощу боле. Ране хотел, а нонече раздумати… Ой! 

Ромашка: Шо, братка?

Ивашка: Опяти вразумие.

Хватается за голову и валится на землю.

Ромашка: Дедко! Матушка!

В избу вбегают дед с матерью. Берут стонущего Ивашку за руки за ноги и укладывают на полати.

Дед: Опять занедуже.

Мать: Ивашенька! Потерпи, сынушка родненький.

Ивашка мечется по полатям, потом затихает.

Мать: Вот и прошло, сынушка.

Ромашка: Об чем, братка, тебе Господь на этот раз надоумив?

Дед: Молчит пущай, раз башка не работае. Надысь такое ввернув про Государя нашего помазаннова, что язык повторивать не поворачиваца. А исчо казывал внучок, быдто можа на расстоянии голос передавати: в Казани говаривати, а в Москве слушати… Совсем башкой сбрендив.

Ивашка открывает глаза и, видя склонившихся над ним родных, содрогается.

Ивашка: Я-то в чем виноватый, дедко, коли думы в башку стучаца? Я не самочинно, мене Господь-Христос вразумие.

 Дед: Не Господь то, не Господь… Господь бы такое не ляпнувши.

Ивашка обращает измученное лицо в сторону иконы и кричит:

Ивашка: Христос-Господь, пошто ты меня вразумие? Пошто думы подметные в башку посылае? Рази не зришь, што мучаюси я от того зряшно, поелику больно мне разор в Расеи видети, а молчати не можу?