Сцена 2

Бармагычевка — деревня, расположенная на берегу узкой, заросшей камышом протоки, выводящей собственно к Бармагычу. Выехав из леса, автокавалькада притормаживает у ближайшей избы, нежилой, с покосившимся крыльцом. Путешественники выбираются из машин и полной грудью вдыхают воздух, настоянный на терпких лесных травах.

Молчун: Пойду, Владимир Федосеевич, договариваться, где машины поставить.

Кеша: Я тоже схожу.  

Дядя: Иди, иди, Иннокентий, разомни ноги, а то в машине затекли.

Молчун, а следом за ним Кеша, бредут по пустынной деревенской улице, пока не упираются в избу, в которой теплится жизнь. Собственно, жизнь теплится не в самой избе, а снаружи нее. Над распростертым на земле старческим телом мужского рода склонилась дородная женщина в телогрейке. Легонько, чтобы не убить, женщина ударяет жертву огромной сковородкой по макушке, соболезнующе при этом приговаривая:

Женщина: Опять нализался, черт старый. А я говорю, чтоб не пил. А я говорю, чтоб не пил.

Старый черт, о котором идет речь, приподнимает было голову, чтобы возразить нареченной, однако язык у него заплетается. Тут же, несмотря на сыплющиеся удары сковородкой, старик заваливается спать и даже храпит, прихватив под голову березовое полено.

Молчун: Здравствуйте, хозяйка.

Женщина (переводя застенчивый взгляд на приезжих): Вечер добрый. А ты, идол (добавляет она, обращаясь к распластанному на земле телу, заметно при этом смущаясь), ступай в дом, там и опохмелишься.  

Идол, он же черт старый, мычит и даже поднимается на ноги, неожиданно обходясь без посторонней помощи. Ему даже удается принять верное направление, однако на ступеньках крыльца бедолага спотыкается, поэтому отворять дверь ему приходится той же многострадальной макушкой. Из-за двери слышится металлический лязг и грохот падения чего-то тяжелого о твердое.

Молчун: Нельзя ли у вас оставить машины на две недели, хозяйка? Мы на лодках на острова сплаваем, а машины здесь пока побудут.

Женщина: А сколько у вас машин-то?

Молчун: А две.

Женщина (доброжелательно): А вот за ограду сюда их загоняйте. Две-то как раз и поместятся. Да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, я присмотрю за ними. Я из дома-то никуда уже не выхожу, так что загоняйте на здоровье.

Молчун: Спасибо, хозяйка. Как, разрешите узнать, вас по имени-отчеству?

Женщина: Анной Васильевной зовут.

Молчун: А что, Анна Васильевна (интересуется Молчун, поигрывая золотой цепочкой на шее), хулиганов в деревне нет? Машины дорогие. Не разденут часом?

Анна Васильевна: Да не только хулиганов, и жителей-то почти нет (убедительно отвечает хозяйка, откладывая свою безразмерную сковородку на лавочку). Мы со стариком, да еще Семеновы, да Рогозины, да вот сейчас Марья Ильинична внука на лето привезла, а больше-то никого и нет. Так что проказить некому. Вы не глядите, что старик-то мой сейчас перебрал, он не всегда такой. Старик у меня хороший, у него и ружье охотничье есть. Да охраним, охраним ваше добро, не сомневайтесь. Ничего с ними не будет, у нас спокойно. Чужих здесь не ходит.  

Молчун: Спасибо, Анна Васильевна. Вот только с ружьем машины охранять не надо, от греха подальше. Машины сейчас пригоним, но сначала посоветуйте, где нам лучше лодки выгрузить.

Анна Васильевна: Вот она, протока. Где хотите, там и выгружайте.

Молчун: Нужно, чтобы подъезд для машин был. Чтобы к берегу подъехать можно было и спуск к воде пологий.

Анна Васильевна: А, это на Перевертышах. Вон туда, к старой ветле, езжайте, там спуск хороший. У нас там детвора раньше купалась. У того дома направо повернете.

Молчун: Сейчас разгрузимся, Анна Васильевна, и загоним технику.

Энергичная женщина уже снимает часть ограды с гвоздиков, чтобы освободить проезд. Молчун с Кешей возвращаются к машинам, где дядя перекуривает, Настенька обтирает ладошки гигиенической салфеткой, а Иван Алексеевич выкладывает на капот ужин: нарезанный и запечатанный в целлофан хлеб, сырокопченую колбасу, «Виолу» и бутылку с тоником.

Иван Алексеевич: Я подумал, чего время терять. Давайте по-быстрому перекусим, а уж как только доедем, я вам чего-нибудь поосновательней приготовлю.

Молчун: Некогда, Иван Алексеевич. Я договорился, где машины оставить. Будем разгружаться, а то стемнеет скоро.

Настенька: А я голодная, Молчун!

Молчун: Перебьешься… Знаешь, сколько лодку выгружать? До места доберемся, там перекусим. Можешь колбасы пожевать, если совсем невтерпеж.

Продукты, к неудовольствию Ивана Алексеевича, ответственного за питание, и возмущению голодной Настеньки, запихиваются обратно в пакет, после чего машины трогаются в направлении Перевертышей, туда, где в каком-то километре от них угадывается бескрайний водный простор, зарыбленный под завязку.