4.

Автор: День состязания запомнился Толику еще и тем, что к ним в комнату подселили на пустующую койку пятого члена бригады.

Когда метростроевцы, по старинному русскому обычаю, присели перед дорожкой на счастье, в дверной проем их комнаты с трудом втиснулась комендантша метростроевского общежития Анжелика Давидовна. Она вела за собой худенького, беспрерывно улыбающегося паренька.

«Принимайте нового постояльца, товарищи», – объявила комендантша как-то чересчур ласково, по-домашнему.

«Фань Жу», – представился паренек.

Он был худощав, с раскосыми – однако, иначе, чем у Хокусая устроенными – глазами, и тонкими, но, несомненно, стальными мышцами.

«Товарищ Фань Жу прибыл из Китайской народной республики для помощи московским метростроевцам, – сообщила Анжелика Давидовна, подталкивая китайца к свободной койке. – У себя в Китае товарищ Фань Жу является активным членом Молодежного союза китайских трудящихся».

Китаец, улыбаясь изо все сил, бросил нехитрые пожитки на койку, в то время как интернациональная бригада с любопытством рассматривала своего нового члена.

«Який же ти Фань Жу? – бросил, наконец, Петро. – Ти ж, если по-нашему, Ванька Жуков».

Все расхохотались и отныне – все то недолгое время, что китаец проработал в бригаде, – величали Фань Жу не иначе как Ванюшкой Жуковым.

Довольная Анжелика Давидовна удалилась, а дружной интернациональной бригаде некогда было рассиживаться: ее ждало состязание. Поэтому метростроевцы ограничили знакомство дружеским похлопыванием по плечу, естественно, утащив новоприбывшего китайца, который с этого момента становился полноправным членом их бригады, с собой.

Народу в игровой комнате – веселящихся в предверии женского унижения парней и сосредоточенных, отчаянно краснеющих девиц – набилось предостаточно. Ответственная за организацию турнира Розенфельд пересчитывала доминошные комплекты. Бригаду Толика, давшую мужской стороне две пары участников – больше, чем какая-либо другая, – публика встретила возгласами нетерпения.

Через минуту состязание было официально объявлено, и Толик сосредоточился на игре. В воздухе замелькали костяшки, послышались раздосадованные или, наоборот, восторженные голоса болельщиков.

Девицы не зря выторговали на подготовку две недели: глубокого мастерства в их ударах не было – поверхностные у них были удары, если говорить откровенно, – но тонкостью игрового понимания женская половина в чем-то даже превосходила мужскую половину. Как выяснилось позднее, все отведенное на подготовку время девушки провели за чтением книги «Повышайте доминошное мастерство» Жана Хуана Эспинозо, разбирая сыгранные чемпионом партии, вследствие чего заметно преуспели в тактике.

Мужчины, подавляя слабую половину человечества физическим превосходством, решительно брали вверх, однако и последние сопротивлялись как могли. 

Первый круг завершился со счетом четыре-один в пользу метростроевцев. Единственная проигранная партия оказалась на совести Петро с Хокусаем, несмотря на то что Петро лупил по столу с нечеловеческой силой, чуть его не ломая. Хокусай был не в лучшей форме, однако общее мужское превосходство не вызывало сомнений.

Парни, не занятые в игре, начали уже в открытую обсуждать, не следовало ли предоставить фору слабому полу, когда во втором туре ситуация переменилась на противоположную. Расслабленные скорой победой метростроевцы проворонили несколько выгодных для себя эндшпилей – как назло, в числе ошибившихся опять оказались Петро с Хокусаем, – и девушки победно завершили тур, сравняв общий счет. Толик представил, как завтра примутся костерить его сдавшую две партии подряд интернациональную бригаду, и, хотя они с Евгением оба своих поединка выиграли, сильно расстроился.

Пять-пять!

Ситуация накалялась на глазах. Необходимо было что-то предпринять, но что? Мысль металась по черепной коробке, не находя выхода.

При общем напряжении начался третий, заключительный тур. Парни больше помалкивали, тогда как девицы с покрасневшими от воодушевления щечками ойкали или взвизгивали при каждом удачном или неудачном ходе.

Через десять минут игры счет сделался семь-семь, то есть ничейным. Две партии было выиграно юношами, две партии девушками, однако общая чаша весов склонялась на сторону последних: в последней из оставшихся партий положение Петро с Хокусаем казалось безнадежным. Петро рвал и метал, но даже его природной донбасской мощи не хватало на то, чтобы переиграть вошедших в азарт девиц. Хокусай очень старался, но что мог поделать неопытный северный мальчик против истинно женского коварства и непредсказуемости?

Неожиданно к нанайцу протиснулся Фань Жу – никому не знакомый здесь Ванюшка Жуков, – до того безмолвно наблюдавший за доминошным сражением издали.

«Уступи место, длузище».

«А ти вмиешь?» – изумился Петро.

Все загалдели, наперебой обсуждая, допускается ли менять участника соревнования по ходу игры.

Через несколько минут горячих споров и всеобщих пререканий было признано, что замена допустима в случае, если выходящий на замену трудится в одной бригаде со сменяемым игроком. Следовательно, Фань Жу имел право сменить Хокусая. В результате столь неудачно вписавшийся в игру нанайский мальчик уступил скамейку новоприбывшему китайскому товарищу – так сказать, темной лошадке, – на невероятную удачу которого только и оставалось надеяться.

«Играем, длузище», – и Ванюшка, сверкнув косоглазой улыбкой, довольно удачно отдуплился.

Играл китаец мастерски, намного лучше Хокусая, при виде чего воспрял духом и Петро. Через минуту интернациональная бригада, к расстройству готовых расплакаться барышень, завершила партию в свою пользу. Проигравшая сторона во главе с непокоренной Розенфельд тут же удалилась на свою половину, с повешенными носами, а героев приняла в объятия ликующая мужская толпа. 

Это был триумф мужской воли, и Толик вместе с остальными метростроевцами радовался за китайца, так вовремя оказавшегося завзятым доминошником, и гордился отвоеванной, не упущенной в последний момент победой. Имя Фань Жу – простого китайского паренька Ванюшки Жукова, – мгновенно ставшее в метростроевских кругах известным и почитаемым, всю последующую неделю громыхало в коридорах метростроевского общежития наравне с именами товарищей Зямина и Голоцуцковой.

В тот момент Толик, равно как и остальные члены его интернациональной бригады, ни о чем не догадывался. Много позже долгими бессонными ночами он корил себя, вопрошая: можно ли было быть таким простодушным, доверчивым и политически близоруким, чтобы не разглядеть скрывшегося под напускной личиной врага? В который раз задавал себе Толик этот нелегкий вопрос, и в который раз не находил ответа. Оставалось признать, что, подобно своим полным комсомольского задора товарищам, Толик попросту сплоховал. Это было скверно – сложись обстоятельства по-другому, его простительная в ином случае ошибка могла привести к величайшей в истории человечества трагедии.