6.

Автор: Через несколько часов, держась за перевязанную голову и прихрамывая, Толик покинул метростроевский медпункт. За спиной у него суетилась следующая, так и не приступившая к работе смена, суетилось съехавшееся начальство и плотная толпа энкэвэдешников, что-то между собой угрюмо обсуждавших. Хорошо еще, что Толика не расспрашивали – видимо, подоспевшие на выручку товарищи смогли предоставить о факте вредительства исчерпывающую информацию.

Комсомольцу в самом деле было не до расспросов: требовалось все хорошенько осознать и обдумать. Первым дело следовало обдумать неслыханное предательство оказавшегося японским шпионом Ваньки Жукова. Толик впервые столкнулся с настоящим японским шпионом, и эта встреча оставила в его душе незаживающий – на всю оставшуюся жизнь – след.

Однако больше комсомольца поразило не коварство врага и не собственная, едва не приведшая к затоплению шахты неосмотрительность, а новое неизведанное чувство, которое Толик ощутил, когда девчонка из соседней бригады бросилась к нему на выручку. Какая-то странная, вместе с тем сладко-запретная волна возникла у него в районе солнечного сплетения и ниже, в отношении этой девчонки, ее милых косичек и решительного личика, с которым девчонка ухватилась за грозящую опрокинуться стойку, – возникла и блаженством разлилась по телу, придавая измученным членам свежие силы. Сначала Толик не понял, что это за ощущение: ему просто было приятно думать о не покинувшем его в трудную минуту товарище со смешными косичками. Лишь вспомнив прочитанные в детстве художественные произведения, молодой метростроевец спросил себя: а не то ли это самое ощущение, которое Ромео испытывал к Дездемоне, Андрей Болконский к Наташе Ростовой, а советский народ испытывает к верному ленинцу и сыну трудового народа, гениальному руководителю первого рабоче-крестьянского государства товарищу Сталину? И вынужден был честно, по-комсомольски, признать: да, то самое, знакомое по классикам ощущение.

Это была любовь.

Придя к выводу, что впервые в жизни влюбился, Толик взглянул на окружающий мир новыми глазами. Дребезжащий трамвай пронесся мимо комсомольца светящимся изнутри сказочным механическим чудищем, заглотившим крикливую, возвращающуюся со смены толпу. Орудовец на перекрестке показался одетым в белое богатырем, останавливающим исполина одним мановением руки. Никогда еще вечерняя Москва, с ее высотками и широкими каменными проспектами, залитыми электрическими огнями, не была прекрасна как в тот миг, когда Толик признался себе в любви.

«Я люблю девчонку с косичками!» – хотелось крикнуть Толику на всю страну и чтобы страна многоголосо ему ответила:

«Не расстраивайтесь, товарищ Саломатин, влюбиться в девчонку с косичками не запрещено. Ступайте и возьмите свою избранницу, простую метростроевскую девушку, за руку, пригласите на свидание».

«Пригласить на свидание?» – изумился комсомолец.

«Так поступали до вас тысячи комсомольцев и даже членов ВКП(б). Дайте волю естественным комсомольским стремлениям».

«Разве  естественные стремления совместимы со строительством коммунизма?» – засомневалась душа Толика в предвкушении ответа.

«Еще как», – ответила уверенная Советская родина.

«Но каким образом? – все еще продолжал беспокоиться Толик. – Дай им волю, естественные стремления далеко завести могут. Сначала взять девушку за руку, потом назначить свидание, потом, провожая домой, поцеловать… Так и в аморалку скатиться недолго».

«Бессмертие советскими учеными пока не достигнуто, поэтому новые строители коммунистического общества рождаются обычным биологическим порядком, при помощи любви между мужчиной и женщиной. Именно такое ощущение вы сейчас, на начальном этапе своего диалектического развития, испытываете. Поэтому смелей, товарищ Саломатин, не дрейфьте: эта девушка спасла вам жизнь, значит, неравнодушна к вам».

«Она в меня влюблена?»

«Можете быть в этом уверены. Как можно не влюбиться в товарища по Метрострою, собравшегося уже пожертвовать собой во имя светлого коммунистического завтра?»

При мысли о том, что девушка с косичками в него влюблена, Толик почувствовал себя счастливейшим человеком на свете, и его комсомольское сердце наполнилось непередаваемым, все сметающим на пути ликованием. На крыльях первой любви долетел он до общежития, с мыслью завалиться на койку и проспать не менее двенадцати часов. А завтра наутро…

О завтра Толик старался не загадывать, настолько безоблачным  и небывалым оно представлялось.